Толпы врагов с грохотом смешались.
Крики, рев рогов и труб сотрясали стены,
колыхали воду Гаронны и заставляли содрогнуться чистое небо.
Тулузские бароны шли в бой
с криками: «Вперед, Авиньон! Бокер! Тулуза наша!»
Мечи, дубинки, головни, гизармы[123],
копья, камни, тяжелые палицы,
пики, булыжники, дротики и кулаки,
длинные свистящие и тонкие легкие стрелы
сыпались со всех сторон так плотно, что все,
даже самые закаленные воины, испугались.
[...]
Граф де Монфор, в самой гуще схватки,
яростно сражался. Он убил двух тулузцев.
Но на него со всех сторон устремилось столько оружия,
что конь его споткнулся, и лука седла
раскололась. Вот он на земле. Но он не сдался,
устоял, развернулся и на коня
одним махом взлетел.
[...]
Множество рыцарей
остались лежать в Монтулье, на гибельном лугу,
где трава с каждым днем становилась краснее от новой крови.
[...]
Граф де Монфор, вернувшись оттуда, в ярости
хрипло стонал. «Господи Иисусе, — сказал он, —
где же моя звезда, где моя счастливая доля,
мое дружественное светило, которое на суше и на море
так долго меня вело, так верно помогало?»
(ПКП, 195)Так продолжалось еще три или четыре недели. Таким образом, на восьмом месяце этой нелегкой осады, в мае 1218 года, войска «благородного графа» были все на том же месте, но потеряли немало солдат. И тогда Монфор, посоветовавшись с кардиналом-легатом, принял серьезное решение — отказаться от намерения завладеть Тулузой, а вместо того разрушить ее квартал за кварталом, дом за домом, камень за камнем. Он без промедления задал работу плотникам, велев им строить деревянные башни, чтобы штурмовать укрепления, и ставить катапульты и камнеметы, чтобы обстреливать городские стены. Через три или четыре дня из ближнего леса вылетел конный гонец — «веселый и радостный», как сказано в «Песни о крестовом походе», — с вестями, которые воодушевили Монфора: епископ Фульк и графиня Алиса скачут к нему во весь опор вместе с доблестным генералом, отличившимся в битве при Бувине[124], Мишелем де Арном, и еще двумя или тремя героями, также сражавшимися за короля Франции[125], в сопровождении «сотни тысяч крестоносцев[126]», которые завтра, по их уверениям, заставят содрогнуться стены Тулузы.
«Благородный граф» вздохнул с облегчением. «Наконец я спасен», — произнес он, устремляясь навстречу этому новому крестоносному подкреплению, а вокруг уже раздавались крики радости. Назавтра, выйдя к войскам, которые теперь прибывали к нему бесперебойно, он сказал: «Сеньоры, если вы возьмете Тулузу, вы получите в изобилии все, чего только можете пожелать: этот город — истинный кладезь сокровищ, неисчерпаемый кладезь; советую вам приготовить большие и прочные повозки для того, чтобы все это увезти, когда вы победите».
На этот раз решительное сражение, казалось, близилось. Крестоносцы были готовы вступить в бой и с удовольствием встречали подкрепление, которое теперь непрерывно стекалось на берега Гаронны. Для них, особенно с таким полководцем, как Монфор, слово «подкрепление» означало близкую победу, а значит, и близкую добычу, и лица их озарились радостью. Что же касается тулузских баронов, те наспех собрались и с оружием в руках поспешили к рвам, палисадам и заставам, в то время как лучники расходились по местам; они уже слышали тяжелую поступь крестоносцев Монфора, которые молча шли вперед под майским солнцем, игравшим на их щитах и кольчугах. Вскоре крестоносная армия остановилась и принялась разглядывать обе «Тулузы», старую, огромную и величественную, с ее прославленными стенами, и новую, над Гаронной, с теснящимися у подножия городских стен лодками и судами.
Монфор встал перед ними. Люди перестали шептаться, воцарилась тишина. Граф велел одному из своих пажей снять с него шлем, а потом стал объяснять своим баронам, как следует правильно вести осаду.