Ле Биану стало интересно, на какие же две стороны он играл, но Бетти ответила на этот вопрос прежде, чем он задал его:
— У бошей среди начальства были такие, кто не хотел, чтобы Ран достиг своей цели. Хоть убить его, лишь бы у него ничего не вышло. А другие ему сперва доверились и хотели, чтобы у него получилось, но потом потеряли в него веру. Рихард делал вид, что работает на вторых, а на самом деле служил первым.
— Он не дал Рану добиться успеха?
Бетти встала, чтобы закурить. Она стояла голая у окна и меланхолично, как всегда, смотрела вдаль на Средиземное море, о котором столько мечтала девочкой…
— Не дал, да еще как не дал! Он его просто убрал, но при том не забыл перехватить все что мог, чтобы эти поиски продолжать.
— А Ран оставил какие-то записки?
Бетти в задумчивости разглаживала длинные белокурые волосы. Вот теперь она действительно вспомнила того Отто Рана, которого знала когда-то…
— Отто иногда чего-то не понимал, но дураком он совсем не был. Он догадался, что друг его предает. И тогда он стал писать новую книгу в форме писем. Эти письма он отправлял, отправлял… как же его звали? Ах, да, — был такой Жак Бретон, парижский издатель, с ним Отто был знаком еще в свой первый приезд во Францию. Там Ран описал все свои поиски; он надеялся напечатать книгу, чтобы мир узнал о его открытиях.
— И он действительно их послал этому издателю?
— Послал, — ответила Бетти, опять присев на постель. — Но Рихард прознал про эти планы. При первом удобном случае он пригрозил издателю, что донесет на него за еврейское происхождение и подрывные идеи в его изданиях. Тогда бедняге Бретону пришлось передать рукопись Рана. Но Рихард хотел, чтоб все было наверняка, и все равно сделал то, чем грозил. Издатель отправился в лагерь смерти и уже никогда не зашел в «Две обезьяны» выпить чашечку кофе.
Ле Биан чуть-чуть подумал.
— Так, значит, рукопись…
Бетти встала и открыла ящик комода. Из-под стопки белья она достала синюю картонную папку с бумагами.
— Вот она! Когда я пришила красавца Рихарда, то позволила себе немножко пошарить у него в карманах. И нашла не только его доносы в СС, а еще и ту самую рукопись Рана.
Она протянула папку Ле Биану. Он принялся листать страницы, просматривать по диагонали исповедь Рана и в то же самое время думать о том, где мог побывать Рихард.
— Так если этот Рихард шел по следам Рана — он ведь тоже должен был побывать у тайников с документами?
— Об этом он вовсе не хотел рассказывать, но, думаю, в Кёльне все-таки был: ведь Ран там не успел ничего сделать, а я ничего не нашла. Ну а раз ты нашел три остальные бумажки — значит туда уже он не успел!
— Так где же все-таки документ из Кёльна? — спросил Ле Биан.
Бетти, по-прежнему неодетая, присела на кровать, провела пальчиком по его щеке и прошептала:
— Представь себе, понятия не имею! В его вещах ничего не было. И ничего он мне не говорил.
— Точно не врешь?
— А ты как думаешь: я бы потащилась в Кёльн малой скоростью, когда на каждой станции к тебе подсаживается очередной военный отпускник, если бы этот документ был у меня?
Ле Биан улыбнулся. Ему опять хотелось поверить Бетти. Она взглянула на него и сообразила, что именно сейчас можно все выложить, как на духу:
— Понимаешь, я все эти дела зарыла у себя в памяти как можно глубже. Но ты приехал к нам в деревню, и я подумала: вдруг и мне с этого что-нибудь перепадет. Я же не хочу до конца дней своих обмывать глотки этим вахлакам! Вот я и подумала: хорошо бы мне доделать то, что бош замышлял.
— И попалась на этом!
Бетти расхохоталась:
— А со мной всегда так! Вечно берусь не за свою роль. Думаешь, уже привыкла, а потом не могу и все — опять кажется, что-то вдруг получится!
ГЛАВА 63
Куштайн, 1939
Дорогой Жак.
Боюсь, мне так и не удастся закончить эту книгу. Те, кто пришли за мной в Кёльне, говорили со мной мало; очевидно, им были даны четкие инструкции. Сначала они отвезли меня в Мюнхен, где мне устроили допрос по форме. У меня было странное чувство: они задают банальные вопросы, чтобы не получить интересных ответов. Они просто работали для протокола, а я чувствовал, что здесь, в Мюнхене, начался мой смертный путь, и это лишь первый его этап.
На другой день они спросили меня, люблю ли я горы и знаю ли Куштайн — городок, заслуживший почетное именование «жемчужины Тироля». Тогда я понял — это место моей новой ссылки. Незнакомый мне офицер сел со мной в машину, и мы поехали по крутым горным дорогам. Судя по безупречному воспитанию, это был человек из старой прусской семьи. Обвинительную речь он произносил таким голосом, как будто рассказывал о красотах здешнего края. Высшее начальство, говорил он мне, возлагало на меня большие надежды, но я жестоко разочаровал их. Я, утверждал он, опозорил мундир, который и надел незаслуженно. Но начальство, уведомил он меня, в конечном счете не согласилось принять мою отставку из СС. Они определили мою судьбу так: меня решено снова отправить в один из концентрационных лагерей, где я смогу осмыслить свою неблагодарность и прошлые заблуждения. Возможно, в конечном счете я смогу вернуться в ряды Ордена, покаяться и найти свое место в той новой Германии, строительством которой неустанно занимается фюрер.