Комендант, вспотев с ног до головы, выкрикнул:
— Я подчиняюсь не вам, а рейхсфюреру СС!
— С этой минуты вы подчиняетесь мне. Если попытаетесь уклониться от несения солдатской службы, я вас ликвидирую. Вы свободны.
Комендант, пошатываясь, вышел.
Паулюс некоторое время сидел молча. Он был потрясен. Никогда ему не думалось, что дело может зайти так далеко.
Он открыл дверь клетушки. Адам спал, но, почувствовав прикосновение руки, тотчас вскочил.
— Да, эччеленца? Простите, я заснул.
— Мне нужно поговорить с вами.
— Я слушаю вас.
— Садитесь, что вы в самом деле! — нахмурился генерал-полковник. — У меня только что был комендант города. Он наговорил черт знает что. Будто есть указания о самой зверской расправе с мирным населением. Вы знали о чем-либо подобном?
Адам посмотрел с изумлением на шефа. Нет, не притворяется.
— Разумеется, эччеленца. Разве вы не читали кое-каких документов, подписанных Кейтелем, Гиммлером и другими официальными лицами?
— До того ли мне было! Но как раз об этих документах и шел разговор с комендантом. Они есть у нас?
— Сию минуту, эччеленца. — Адам ушел и вернулся с папкой бумаг. Специальная наклейка свидетельствовала о ее сверхсекретном содержании. — Вы хотите прочитать сами или разрешите мне?
— Читайте.
— Я предложу вашему вниманию лишь выдержки.
Генерал-полковник кивнул.
— Так вот, за четыре недели до нашего выхода на территорию России Гиммлер создал части специального назначения, называемые эйзацкоманден. Им было приказано следовать за германскими армиями для пресечения любого сопротивления. В развитие этого приказа двадцать третьего июля, то есть через месяц после начала кампании, Кейтель издает следующую директиву: «Учитывая громадные пространства оккупированных территорий на Востоке, наличие вооруженных сил для поддержания безопасности будет достаточно лишь при том случае, если всякое сопротивление будет караться не путем судебного преследования, а путем создания такой системы террора и применения таких драконовских мер, которые навсегда бы искоренили у населения мысль о сопротивлении рейху».
— Так! — вырвалось у генерал-полковника.
— Теперь, эччеленца, предложу вашему вниманию высказывание рейхсфюрера Гиммлера. Он говорит буквально следующее: «Меня ни в малейшей степени не интересует судьба чеха или русского. Если явится в том необходимость, мы будем отбирать у них детей и воспитывать их в нашей среде. Вопрос о том, выживет ли данная нация или умрет с голоду, беспокоит меня лишь постольку, поскольку данная нация нужна нам в качестве рабов. В остальном судьба их не представляет для меня никакого интереса…» Читать дальше?
С угрюмым видом генерал-полковник снова мотнул головой.
— «Проблема эвакуации русских из центральных областей, из Украины и Крыма, и заселение их немцами. В будущем русским крестьянам предстоят тяжелые годы. Многие десятки миллионов людей в этих областях окажутся лишними и должны помереть от голода. Попытки спасти их от голодной смерти подорвут шансы Германии выиграть битву за господство над миром. В этом вопросе должна быть абсолютная ясность…»
— Довольно! — резко сказал генерал-полковник. Глаз его мучительно дергался. «Да, дело зашло далеко… Уничтожение голодом целых наций! О, господи!» — Хорошо, — хрипло заговорил он. — Все это бредовые теории. Но неужели они приводятся в исполнение?
— Не знаю, как на других фронтах, эччеленца, но у нас… Впрочем, недавно мы захватили несколько документов. Они, предупреждаю вас, эччеленца, тягостны для чтения …
— Тягостны для чтения! — с усмешкой повторил генерал-полковник. — Еще более тягостным будет мой ответ, если я не узнаю всего, чтобы объяснить, как это случилось. Откуда документы?
— Они русские.
— Надеюсь, не пропаганда?
— Они засвидетельствованы подписями, достоверность которых, эччеленца, не вызывает сомнений.
— Я слушаю.
— «Акт. Мы, нижеподписавшиеся, лейтенант Михаил Борисов, санитар Редкина, санитарный инструктор Сизухин и солдат Кириллов, составили настоящий акт в том, что в поселке Безымянный, который занимали немцы, нами обнаружены: труп женщины 55 лет, у которой отрублена половина головы; труп женщины 30—35 лет, изнасилованной и казненной, — вырезаны обе груди, отрезаны верхняя губа и подбородок; мальчик 12—13 лет, видимо, сын казненной женщины, проткнут в нескольких местах штыками». Не хватит ли?
— Нет, — хрипло сказал генерал-полковник. — Я хочу знать все.