— Да, расплачиваться придется этому самому «пролетариату». А если, не приведи Господи, большевики удержатся у власти, то они самому «буревестнику» свернут шею!
Вера Николаевна поспешила перевести разговор на другую тему, раскрыла книгу:
— Я вот прочитала сейчас, что еще Наполеон говорил: власть — это пирог, которым надо накормить всех, кто к этому пирогу прорвался.
— Да, в Смольном уже вовсю делят этот пирог: должности, особняки, кабинеты, секретарш, царские сервизы… Почитай газеты!
3
Смольный после переворота жил напряженной жизнью. Беспрерывно шли совещания, заседания, летучки, собрания. Воздух был прокурен, лица давно не высыпавшихся людей приобрели серо-зеленый цвет, обросли щетиной, глаза воспалились, воротнички стали грязней половой тряпки.
Начальники восседали за громадными столами, возле густо стояли уголовные типы Ломброзо, — с низкими лбами и мрачными лихорадочными взглядами, ожидавшие команд, распоряжений, приказов. Телеграфные машины выплевывали ленты срочных сообщений. Машинистки отстукивали бессчетные декреты. Носились курьеры. Самыми частыми словами стали «срочно» и «совершенно секретно».
Хотя большевистская власть утвердилась (да и то относительно) лишь в Питере, главари переворота спешили делить пирог. В кабинете горячо любимого вождя шло очередное — но самое важное! — совещание. Вокруг разместились сподвижники.
Задумчиво почесывая худосочным пальчиком рыжеватую плешивую голову, добро и устало улыбаясь, Ленин произнес:
— Дорогие товарищи! На повестке дня — серьезный вопрос: следует дать новые названия государственным органам и распределить министерские портфели. Как по-революционному назовем министров?
На помятом лице вождя вдруг вспыхнули острым интересом глаза. Закинув голову назад и чуть склонив ее к левому плечу, сунув пальчики куда-то под мышки за жилет — любимая поза! — Ленин оглядел сообщников:
— Гм-гм! Какие соображения? Яков Михайлович, у вас есть соображение?
Все весело улыбаются незатейливой шутке, а Свердлов неопределенно хмыкает. Дзержинский что-то рисует на клочке бумаги, а Сталин вытряхивает пепел из трубки. Его некрасивое узкое лицо серьезно и спокойно.
Каменев вопросительно смотрит на Ленина:
— А почему бы все-таки не оставить прежнее название— министры? Звучит солидно, привычно…
— Нет и нет! — отрезает Ленин. — Только не министры. Это гнусное, истрепанное название.
— И вполне буржуазное! — поддакивает Зиновьев.
— Отвратительное название! — кивает головой Свердлов.
— Старых министров мы расстреляем, а новых не будет! — вдруг смеется Ленин. — Чем больше покойников, тем крепче революционный порядок.
Все весело хохочут, глядя вождю в рот, в котором блестит золото коронок. Не смеются только Сталин и Дзержинский.
Вдруг Троцкий поднял руку:
— Хорошо бы назвать комиссарами…
Ленин нервно стучит карандашом по чернильнице:
— Комиссары, комиссары… Что-то много нынче развелось комиссаров.
Дзержинский перестает рисовать хвостатых чертей и задумчиво произносит:
— А если — «верховные комиссары»?
Все молча обдумывают предложение.
Голос подает Сталин:
— Может, лучше — «народные комиссары»?
Троцкий тут же отзывается:
Правильно, я тоже хотел предложить это — «наркомы». Только так!
Ленин задумчиво теребит бородку:
— Как вы сказали, Лев Давидович? «Наркомы»? Не очень изящно. Да ладно, привыкнут! Пусть «народные», вы правы, Лев Давидович, это звучит демократично. Все — за? Прекрасно! Секретарь, запишите! А как назовем правительство в целом?
Сталин вновь предлагает:
— Совет комиссаров…
Троцкий тут же подает насмешливый голос:
— А сокращенно как — «совком»? Совками дети в песочнице играют.
Все хохочут, больше всех Ленин и Троцкий. Сталин нахмурился, на скулах только желваки играют.
— Я знаю, — решительно говорит Троцкий, резко обрывая смех. — Назовем так: Совет Народных Комиссаров — Совнарком.
Все молча смотрят на Ленина. Тому хочется спать и есть. Он вскидывает голову к плечу и согласно произносит:
— Пусть так — Совнарком!
Ленин обводит глазами, красными от недосыпу, присутствующих и опять вскидывает голову к плечу:
— Лев Давидович, браво! Вот мы вас и сделаем первым наркомом— внутренних дел. Это сейчас важнейшее!
Дзержинский согласно кивает головой:
— Правильно! Борьба с контрреволюцией сейчас самое важное.
— Характер у тебя, Лев Давидович, крутой, справишься! — лукаво усмехается Зиновьев.