— Принеси еще белого вина…
Коненков повернулся к Станиславскому:
— Давно хочется в ваш театр сходить, еще раз «Трех сестер» посмотреть.
— Милости просим! Как раз послезавтра спектакль…Ваш Вершинин — удивительный! — искренне восхитился Гиляровский.
Но вновь воцарилась тишина. Настроение было как-то нарушено. Только Гречанинов одним пальцем наигрывал какую-то мелодию из Бортнянского, да, заскрежетав, зашумев колесами, начали отбивать время громадные напольные часы.
4
Казалось, вечер распался, разладился окончательно. Однако находчивая Мария Петровна напомнила о юбилее популярного в Петербурге ресторана «Вена» — радушном приюте артистов, писателей, художников.
— Виктор Андреевич преподнес владельцу «Вены» Соколову его портрет, — молвил, воскресая, Станиславский.
Симов, изрядно захмелевший, застенчиво отмахнулся.
— Что я! Ему картины дарили прекрасные мастера — Репин, Зарубин, Поленов, Клевер…
— Ну, не скромничайте, — проворковал Станиславский. — Ваши декорации в Художественном — просто чудо!
— Оформление «На дне» — подлинный шедевр! — воскликнул Москвин. — Ведь все мы за впечатлениями тогда ходили в поход в хитровские ночлежки! Дядя Гиляй организовал этот спуск в преисподнюю.
Станиславский улыбнулся:
— И еще от гибели спас. Виктор Андреевич, расскажите, как нас убивать собрались.
Симов, без удовольствия вспоминавший о давней истории, замахал руками:
— Сто лет прошло, забылось изрядно… Пусть Владимир Алексеевич расскажет, — кивнул Симов на стоявшего у рояля Гиляровского.
— Согласен, но лишь в дуэте с Константином Сергеевичем. Вы начинайте, я продолжу.
— Прекрасно! — неожиданно охотно согласился Станиславский. — 18 декабря девятьсот второго года на сцене Художественного играли мы премьеру «На дне».
— Триумфально играли! — бросила реплику Книппер.
— Может быть, но суть в другом. Еще шли только репетиции, Владимир Алексеевич пригласил нас — «живого восприятия ради!»— на знаменитую Хитровку, обиталище воров, бандитов и проституток.
И вот однажды отправились мы к Яузе, на Солянку. Дело шло к вечеру, спускаемся вниз. Ощущение — словно погружаешься в гнилую шевелящуюся яму.
— Да, это целое царство, — добавил Гиляровский. — Царство злых духов. Тут и торговки объедками, и трактиры, нищие перемешались с барышниками, скупщики краденого с убийцами и беглыми каторжниками.
Станиславский напомнил:
— Мы как раз попали в эти трущобы, когда там шла облава. Искали беглых убийц. А те охотились на нас…
— «Хорошо прикинутых фраеров», — уточнил Гиляровский. — Еще накануне, в воскресенье под вечер, я ходил на Хитровку. Отыскал дом Степанова, поднялся на второй этаж в квартиру номер шесть. Открыл дверь. На меня пахнуло дымным смрадом, какой-то гнилью и копотью. Вокруг стен — сплошные нары. Люди валялись и на нарах, и под ними, прямо на грязном, заплеванном полу. Кругом стоял шум, гам, ругань, хохот, пение, озорные крики. Я бывал здесь несколькими годами раньше. Тут жили грамотные люди. Они зарабатывали себе на кусок хлеба переписыванием театральных ролей.
Вот и теперь я встретил двух знакомцев. Объяснил, что завтра Со мной придет сам Станиславский с несколькими актерами и художниками.
На другой день вся наша компания появилась в этой преисподней. Радость хозяев была неописуемой. Мы дали пять рублей на водку и колбасу. Всю эту провизию хитровцы тут же притащили и начали пир.
Босяки нас спрашивали: «Почто вас сюда занесло?» Мы отвечали, что хотим поближе, своими глазами увидать ночлежную жизнь. Нужно нам это для новой пьесы Горького.
«Надо же! — изумились босяки. — Только что в нас интересного? Чего такую рвань на сцену тащить?»
Выпили водки. Наши персонажи размечтались: «Вот когда выберемся отсюда, когда опять сделаемся людьми…»
Наш дорогой Симов, как и сегодня, усердно делал зарисовки. Позже они очень пригодились. Спектакль был оформлен точно под эту трущобу. Пир идет горой. Наши хозяева от водки багровеют все больше. Беседа оживляется. Какой-то оборванец орет на Симова: «Нешто это мой портрет? Пачиму у мене одни щека черная? Где она у меня такая? Где? Гляди!»
Голоса слились в споре. А тут я от своего знакомца-хитровца получаю секретную информацию: убийцы, бежавшие с каторги, сегодня с бандой будут нас здесь грабить. Возможно, и «замочат». Для них нож в спину воткнуть — дело плевое.
— И кроме вас, Владимир Алексеевич, никто не знал о готовящемся покушении! — с восхищением воскликнул Станиславский.