— Никогда ты этого не сделаешь! — резко говорит Энн. — Гордость не позволит! Да разве ты осмелишься признаться соседям, что дети больше не идут на помощь!
Мать, словно в предчувствии чего-то, кидает взгляд в окно, затем подбегает поближе и радостно восклицает:
— Идут, идут!
По ведущей к хутору дороге, обсаженной старыми высокими липами, ступают Март и Ильма. Март шагает легко. Он тянет за собой Ильму — у нее такой вид, будто она отшагала целый день без остановки.
Мать, выбегая на порог, кричит:
— Господи помилуй! Ильма еще похудела! Кожа да кости! Что ж ты своей жене есть не даешь!
— Она ничего не хочет, — жалуется Март. — Не могу же я силком в нее пихать!
— Женщина и не должна быть толстой! — вмешивается недовольный Энн. — Мать всех своих коров перекармливает, вот у них и параличи после отела да всякие другие беды!
Ильма не то вздрагивает, не то икает, а мать продолжает:
— Глупости! Есть надо! Кто не ест, тому и работа не под силу! — И, несмотря на возражение Энна, заставляет детей войти в дом; Энн идет следом за остальными и ворчит:
— Все еда да еда, а когда работать прикажете?
Но на него не обращают внимания.
— Да, не мешало бы перекусить, — рассудительно замечает Март.
Между тем Энн отправляется в жилую ригу, чтобы надеть рабочую одежду. Он возится там и ругается, потому что не может найти нужные сапоги. Его голос звучит в просторном помещении гулко и слышен в кухне, как из репродуктора:
— Черт! На этой старой колымаге им надо было с вечера выехать! К утру бы добрались!
— Ильмара еще нет? — спрашивает Март.
— Что, и Ильмар должен быть?! — просовывается в дверь любопытное лицо Энна.
— Я позвал его — все одним мужчиной больше!
— Ну-ну! Вот смеху-то будет! Этот несчастный сопляк приедет нас критиковать! — куражится Энн, и голос его звучит хрипловато, временами визгливо, как у Малл.
Мать уже было открывает рот, чтобы вступиться за Ильмара — она всегда готова всех защитить, — как вдруг Энн, все еще возбужденно, но уже с удивлением и приветливо восклицает:
— Ого, здравствуй, Ильмар!
В кухню входит Ильмар, одно плечо немного выдвинуто вперед, глаза часто моргают, на лице робкая улыбка.
— Гляди-ка! На чем же ты добрался? — удивляется Март.
— На автобусе, — отвечает Ильмар тем естественным, само собой разумеющимся тоном, которым он всегда говорит неправду.
— На каком автобусе? — спрашивает Март. Возможно, он просто думает вслух, ему всегда нужно до всего докопаться, как следователю.
— Не знаю, на каком-то скором, — отвечает Ильмар как будто между прочим и благодарит мать, которая тут же усаживает его за стол.
— Если это скорый, то он на нашем перекрестке не останавливается, — рассуждает Март.
— Я попросил, и шофер остановил! — поясняет Ильмар.
Он не стал бы вдаваться в столь подробные объяснения, если б не опасался, что другие подумают, будто он приехал на такси, как это в действительности и было, ибо здесь это считалось излишней роскошью.
— Они действительно говорят, что не останавливаются, но на самом деле останавливаются! — подтверждает Энн из жилой риги. — Разве что какая дубина не остановится!
— Ну да, — говорит Март, — все зависит от шофера, но на это никогда нельзя полагаться!
10
Ковры
Ильма и Ильмар рассматривают в спальне ковры.
Ильмар скользит взглядом по комнате. Это жилая комната старого деревенского дома, потолки низкие и, как это обычно принято в деревне, оклеены обоями; но окно большое, двустворчатое. Отец Марта был столяр. Похоже, что и эту широкую кровать он сделал сам. Она явно не из магазина, судя по резным спинкам… На стене за кроватью висит домотканый ковер — насыщенные коричневато-красные полосы перемежаются с блекло-розовыми, сизо-зелеными, цвета сосновой хвои, черными. Кровать покрыта купленным в магазине шерстяным одеялом в розовую и серую клетку. На ней мать и расстилает ковер… Напротив кровати большой темный шкаф для одежды. Он как бы составляет с кроватью единое целое — отличная простая работа. Шкафу, видимо, не один десяток лет, но, в отличие от модных в то время массивных фабричных шкафов, он кажется легким. Между кроватью и шкафом втиснулся маленький ночной столик, весь уставленный пузырьками с лекарствами и тюбиками с мазями. В изножье кровати зеркало в темной раме, сделанной теми же руками, что и кровать со шкафом. От зеркала к стене протянута занавеска. Сейчас она наполовину раздвинута, за нею видны еще кровати. На одной из них, вернее, на узенькой кушетке лежит груда ковров.