Наверное, можно было бы и завалиться на боковую. Но в сон что-то совершенно не тянуло. В отличие от Двинцова, псам было глубочайше наплевать на подобные переживательные сложности, и большую часть пути они продрыхли, компенсируя долгое бодрствование.
На вторые сутки, ближе к полудню, скорость лодки резко упала, днище, освобождённое от неведомого "буксировщика", гулко плюхнуло о воду. Двинцов снова взялся за вёсла. В этом месте Днерь как раз делала крутой поворот влево, одновременно справа принимая в себя какую-то хиленькую речушку.
За поворотом открывался живописнейший вид: на правом, крутом, как у всех российских рек, берегу, на холме высились клети градских стен, рубленные из толстенных брёвен, поднимались башни, крытые шатрами. Ниже, под стенами, вольготно раскинулись строения посада. Уже был слышен шум, разносящийся над водой из приближающегося города.
* * *
Двинцов потихоньку выгребал к пристани, выискивая глазами свободное место среди множества суденышек, пришвартованных к кольям причала. В одном ряду стояли и большие, двухмачтовые, двухпалубные лодьи да кочи, и сравнительно небольшие шитики, чайки, струги, и мелкие лодчонки: дощаники, однодеревки, вроде двинцовской. На воде покачивались стружки, мелкие щепки, являясь здесь, по всей видимости, единственными признаками цивилизации, точнее сказать, её отходов. Воздух пах рыбой, смолой, дёгтем. Выбрав место, причалил, привязал покрепче лодку, уложил вёсла. Собаки уже выскочили на плахи пристани, ждали Вадима, нетерпеливо помахивая хвостами. Двинцов увязал торбу потуже, нахлобучил шлем, обвешался, словно новогодняя ёлка, оружием (не в руках же всё это тащить). Затем передумал, спустился в лодку, позвал псов, и, облегчая себе ношу, скормил собакам остатки рыбьей мелочи, сам поел немного щуки. Попробовал снова: груз особо не убавился. Хотел было выбросить или оставить в лодке все свои съестные припасы, но побоялся, так как вовремя вспомнил, что попал в город, а это, как ни крути - культура и цивилизация, и, стало быть, бесплатно здесь кормить никого не станут, а возможность заработка в ближайшем обозримом будущем оставалась весьма и весьма проблематичной. Так что, глубоко вздохнув, пришлось вновь принять "позу верблюда." Рогатину пришлось нести в руке, меч непривычно путался в ногах, хлопал по бедру, колотился концом ножен по голенищу. С соседней лодки Вадима окликнул какой-то мужик:
- Меч перевесь, чудило! Ноги все обобьёшь!
- Чего? Куда перевесить?
- Закудахтал! Куда положено - через плечо да за спину, не конный же - на поясе таскать, да и перевязь для пешего делана, да и длинноват меч-то, чтоб его так таскать. Мешается ведь, иль не чуешь?
Двинцов смущённо поблагодарил, кое-как пристроил меч за спину, перевесил поудобнее чехол с самострелом и тул с болтами. Оглянувшись, решил спросить:
- Не подскажешь, как к волхвам пройти?
- Это к каким? Тут их в достатке.
- Ну, к тем, кто помудрее будет.
- А-а-а... Шагай прямо через посад, дорога одна. До Кромника дойдёшь, через ворота двигай к Детинцу, а там любого спрошай, укажут. Дело-то важное?
- Важнее некуда.
- Тогда сразу говори, что верховного волхва ищешь.
- Понял, - Вадим потащился в указанном направлении, но мужик опять окликнул:
- Гей, ты никак учиться пришёл?
- Угу (В подробности перед мужиком вдаваться не хотелось).
- А я сразу приметил! Ты не обижайся, уж больно у тебя для воина вид растяпистый! Хотя, по мне если, так в наше время кмети куда нужнее будут. Ну, да дело твоё. Бывай, может и свидимся. Меня Курбатом зовут, Курбат-кожемяка. Может, слыхал?
- Да нет, не слышал. Издалека я. А меня Вадимом звать.
- Вадим? Добро, как в слободе будешь, заходи в Камский конец, Усменная улица, особенно коли кожаной справы искать станешь.
- Зайду! - пообещал Двинцов.
- Да! У меня сын в дружине, Юрком звать. Ты, как встретишь, скажи ему, что батька, мол, вместе с ним в гости звал! - крикнул вслед Двинцову Курбат.
Сопровождаемый собаками, настороженно жавшимися поближе, Вадим направился по дороге, ведущей к кремлю, или, как его назвал Курбат, Кромнику. Деревянная мостовая приятно пружинила под ногами. Впрочем, скорее всего, это только казалось Двинцову, ибо плахи поверх вкопанных свай были положены мостниками толстенные, способные многие годы выдерживать не только пешего, но и тяжело гружёные возы.
Шагая, Вадим крутил головой по сторонам. По обе стороны дороги тянулись бревенчатые добротные, в два, а то и три-четыре этажа дома, перемежаемые частоколами оград с крепкими широкими воротами. Нижние этажи выходили на улицу глухими, без окон, зато выше виднелись окна, балкончики, щедро украшенные затейливой резьбой наличников. Деревянными кружевами спускались скаты крыш. Взлетали в небеса с коньков, оправдывая их название, резные чудо-кони.
На площади у подножья градских стен шумел торг. По обе стороны дороги нескончаемыми рядами раскинулись возы, палатки, столы с разложенным, развешанным, расставленным товаром всех цветов, вкусов и запахов. Меж рядов ходили лоточники с пирогами, бочонками кваса, прочими закусками и напитками, утоляя жажду и голод, как торговцев, так и покупателей. Каждый почти старался расхвалить достоинства своего товар вслух, кто - просто выкрикивая название, кто - щедро украшая свои рекламные опусы шутками-прибаутками.Голоса сливались в невообразимый концерт:
- А ну, налетай, пироги покупай: с салом, с маком, а даром - с таком!
- Голодное брюхо ко всему глухо! Подходи, Стрибожьи внуки! Пряник съел - и нету скуки!
- Рогатины амазульские, топоры сульские, брони ладожские, ножи сакские!
- Травы целебные, овощи заморские!
- Кому ёлку моху, чтоб жить в тепле неплохо!
- Вот дёготь берёзовый! Хоть колёса мажь, хоть в кашу положь - до того жирный!
- Для красавиц мониста самоцветные, кольца затейные!
- Бери-набирай горшки-плошки, бабы-молодушки! Дёшево отдаю, об мужни головы бить не жалко...
В крики торговцев вплетались песенки ярко разряженных скоморохов, сопровождаемые гудением рожков и сопелей, перебором гусель. Небольшая толпа, притихнув, окружила седовласого слепого кобзаря, исполнявшего думу о какой-то "Гомоловой рати".
Впереди Двинцова двигалась группа всадников человек из семи-восьми в воронёных кольчугах. Хвосты их лошадей, независимо от масти, непонятно почему были сплошь ярко-рыжего, с красным отливом, цвета. Явно крашеные. Вадим, догнав их у ворот Кромника, успел рассмотреть, что все они были какого-то "арабского" типа: с резкими чертами лица, тонкими, крючковатыми носами, в большинстве своём - темноволосые. На поясах, помимо мечей, Двинцов приметил длинные кинжалы. Вадим почему-то мысленно обозвал всадников "персидским посольством". Стражи у градских ворот явно были в курсе дел, так как никаких вопросов делегации не задавалось. При виде бредущего в сопровождении собак Двинцова, один из стражников лениво буркнул:
- Постоялый двор - в слободе, коли его ищешь, так назад и налево.
Ответа он явно не ждал, поэтому Вадим молча прошёл в ворота. Без приключений добрался до Детинца - небольшой деревянной крепости с единственной надвратной башней, расположенного на вершине холма в центре города. Детинец от Кромника отличался также отсутствием рва, чуть большей высотой стен и более причудливой резьбой, украшавшей ворота. Впрочем, на этот раз стража Двинцова остановила, потребовав назвать себя, а также причины и цель визита. Вадим, не вдаваясь в подробности, назвался, пояснил, чуть покривив душой, что пришёл из дальней веси к верховному волхву, взыскуя истины и знаний. Стражник постарше посмотрел недоверчиво, однако терпеливо и, пожалуй даже, излишне подробно объяснил, как пройти к святилищу. Второй, лет двадцати, фыркнул: