- Уразумел? Тогда шагай, "волхв"! - но тут же осёкся под строгим взглядом старшего.
Верховного волхва в святилище не оказалось, один из жрецов пояснил, что тот только что ушёл в княжий терем по спешному делу.
Двинцов подумал: "К князю, так к князю. Мне же лучше. Сразу всему здешнему начальству доложусь".
У святилища Вадим задержался. До того в его представлениях капища славянских богов находились под открытым небом и представляли собою группу грубо вытесанных деревянных (в лучшем случае - каменных) статуй, огороженных частоколом. Ну, может быть ещё предполагал наличие плит-жертвенников и места для разведения огня. Здесь же глазам Вадима предстало совершенно иное.
Это был ХРАМ! Настоящий, величественный храм! Ограды не было никакой и в помине. В сечении он, на первый взгляд, имел форму круга, метров шестидесяти в поперечнике. Вверх, на высоту около двух метров, поднимались стены, сложенные из массивных тёсаных блоков белого камня. Выше, немного меньше по диаметру, зато приблизительно на десятиметровую высоту, шли, чуть сужаясь примерно на половине высоты, бревенчатые венцы, сплетённые в сложный узор. На самом верху виднелось что-то вроде полусферического голубого купола. Входов было несколько. Приказав псам сидеть и ждать, Вадим из любопытства прошёл в ближайшие ворота. Выложенная отполированными белыми плитами дорожка поднималась от самого входа неспешной плавной дугой, не выводя на кольцевую площадку, опоясывающую стены собственно храма. С внешней стороны площадка была огорожена метровым каменным парапетом. Сам храм представлял их себя многогранную призму, на которую была поставлена вторая - чуть поменьше, на которой, вероятно и покоился купол, с площадки уже невидимый. Двери выходили из каждой грани-стены. Украшений никаких ни стены, ни дверные проёмы не имели. Не было даже дверных створок. Окон в стенах тоже не было. Двинцов с досадой подумал, что местные волхвы, вероятно, предпочитали совершать свои обряды в полумраке, при свете факелов или жертвенных костров. О том, кого там могли приносить в жертву, Вадим постарался не думать. Внутренне подготовившись к полумраку, Двинцов зашел внутрь и... невольно зажмурил глаза. Внутреннее пространство храма было буквально затоплено ярким светом. Он огляделся. В центре, двумя ровными, как в солдатском строю, шеренгами стояли лицом друг к другу статуи богов. Края шеренг смыкали трёхметровые дугообразные арки, украшенные резьбой. По углам, на вершинах арочных опор, ровно горели четыре факела. В центре прямоугольника, образованного рядами статуй и перекрытиями арок, находилось каменное, по колено, возвышение, из отверстия в середине которого вырывалось пламя. Пол везде был выстлан циклопическими плитами красного гранита, плотно подогнанными друг к другу. Имеющиеся факелы, однако, явно не были в состоянии обеспечить столь яркого освещения огромного пространства святилища. В поисках дополнительных источников света Двинцов задрал голову. Крыши, как таковой, не оказалось. Сквозь тоненькие ажурные фрагменты купола (столь тонкие, что они даже практически не давали теней) ярко синело небо, проплывали белесые пушинки облаков. На самом верху, в центре купола, было прикреплено рельефное сверкающее изображение сокола, изготовленное из чего-то вроде горного хрусталя. Поражённый, Вадим огляделся по сторонам. Закрывая стены на всю высоту, свисали белоснежные полотна, лишь по нижнему краю украшенные скромной вышивкой красного цвета. Больше в святилище ничего не было. Простота убранства сочеталась с невообразимым величием, величием, которое не подавляло, а напротив, поднимало дух человека, вошедшего в храм, к немыслимым высотам, делая чище и проще, смывая напрочь житейскую накипь. И чувствовалось: лишними и нелепыми были бы здесь и тусклое золото окладов и риз, и мельтешение свечей, и заученные раз и навсегда тексты молитв, тексты книг, при этом безразлично - звучи они на церковнославянском или на латыни, на санскрите или по-арабски. Здесь понимали без слов, не требуя даров и благовоний. Здесь Постигали ИСТИНУ. И не как посредники перед Богом-творцом, которым необходимо возносить молитвы, тем более не как пустые идолы-кумиры стояли здесь статуи младших богов - простые и строгие, а как напоминание людям, до каких высот они могут смогут они, люди, подняться, став воистину Детьми Божьими, вырастая из Божьих внуков и правнуков.
Размышления пораженного Двинцова прервали чьи-то тихие шаги. Вадим резко обернулся. Сзади подходил улыбающийся волхв лет тридцати, одетый в длинную, до колен, белую рубаху с вышивкой по вороту, обшлагам рукавов и подолу, такие же белые порты, заправленные в алые сапоги. От простого горожанина, каких немало встретилось Двинцову по пути, волхв отличался лишь тем, что на его груди, держась на тонкой стальной цепи, висел плоский серебряный диск размером с чайное блюдце с выбитым изображением летящего сокола поверх свастики с лучами, загнутыми посолонь. К удивлению Двинцова, рядом с волхвом чинно, с наисерьёзнейшими торжественными мордами вышагивали Фома и Пух. Жрец остановился возле Вадима, а собаки проследовали к центральному жертвеннику, положили на него свои морды и задумчиво замерли на несколько мгновений. Затем псы поднялись и вернулись, сев у Вадимовых ног. Волхв обратился к Двинцову:
- Ты почто же так? Сам - в храм, а братьев своих у врат покинул. Лепо ли то?
- Так я не знал, что им сюда можно, - смутился Двинцов.
- Можно? Нужно! Иначе нельзя. Каждое творение Божье Творца своего постичь должно, помыслы свои и чаянья в порядок привесть. Оно конечно, не всякий зверь к храму прийти сможет, но на то и поставлены по лесам малые святилища. От века так заповедано.
Двинцов окончательно почувствовал себя недоумком, дикарём-папуасом. Наскоро поблагодарив за науку жреца, он покинул храм. Уходил Вадим с ощущением, что наконец-то, впервые за всю свою жизнь, ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОБЫВАЛ ДОМА.
* * *
Дружинникам у входа в княжий терем пришлось минут пять втолковывать, зачем и к кому пришёл, вынужден был коротко рассказать. Те, уразумев, построжели, в покои пропустили, настояв, однако на сдаче им оружия, торбы и оставлении псов в сторонке у крыльца. Впрочем, предупредили, что князь с верховным волхвом заняты приёмом чужеземцев, посему попросили подождать окончания приёма сидя на лавке в палате. По внутренней лестнице (или - всходу, как выразился стражник) Двинцов поднялся на второй поверх (или третий этаж - как перевёл он сам себе). Секретарей и приёмных в этом мире пока что, слава Богам, не изобрели (Или - съехидствовал Вадим про себя, - нечисть здесь не в той силе, чтобы моглаподдодонить подобное новшество себе на вящую радость, а людям - на муки).
В приёмной палате князя лавок вдоль стен оказалось предостаточно. Двинцов устроился поближе к выходу, осмотрелся, прислушался.
Князь сидел у дальней стены палаты на невысоком резном стольце, склонив набок голову, внимательно слушал высокого худого иностранца с ястребиным носом, подпёртым короткими жёсткими тёмными усами. Остальные шестеро стояли рядом, время от времени кивая головами. Двинцов узнал "Персидское посольство", въехавшее в Детинец одновременно с ним. Высокий, резко жестикулируя, продолжал свой рассказ:
- ... И тогда, узнав, что Чёрное войско пришло на наши земли, мы препоясались оружием, мы выкрасили хенной хвосты своих коней, и мы не стали ожидать врага за стенами своих крепостей. Нет, мы все, кто мог держать оружие, вышли навстречу Чёрному войску, так, как учат Светлые боги и наши пращуры. На клич Светлого князя племён картвели - Вахтанга собрались под его стяги многие народы и племена: привёл своих хайев старый князь Васпур, пришли адыги и шапсуги, пришли парсы и согдийцы, прискакали на битвы далёкие массагеты, пришли с князем Лечи его начхо и вайнеху, андийцы и лакцы, авары и цахуры, встали рядом с нами аланы и многие другие пришли. И сошли с небес младшие боги наши - тарамы и дзуары, людского прошлого не забывшие, и вновь облеклись плотью и препоясались мечами. Мы встали на перевале, собой преградили путь к нашим старикам, к нашим женщинам и детям. И бились мы в долине меж гор три дня и три ночи, и никто не мог одолеть. Но ударили в спину нам те, кто вчера звался друзьями и братьями нашими, кто, улыбаясь нам, уже готовил страшное предательство, продав свои души Чёрному богу, тайными ямурлаками оказавшись. И отошли мы, и не успели подобрать павших своих и дать им достойное мужей и воинов погребение в очищающем огне и не успели наши братья-волки исполнить волю всякого павшего на поле битвы воина - съесть своих павших братьев-людей. И горе великое было нам наутро, когда в первых рядах вражьих увидели мы павших недавно братьев и соратников своих. Злою силою оживлены их тела были. Ни чести, ни родства более не ведая, стали они навью бездушной. И вели их в бой демоны наших гор, подобные вашим упырям - уаиги и убуры, те, которые недавно ещё прятались в самые глубокие ущелья при одном звуке имён героев наших, наших нартов. Шли против нас лица знакомые, но только тела это были. Ибо души их отлетели уж к Богам на небеса, а тела, словно сосуды пустые, тьмою налились. Но горько было нам, даже зная это, оружие своё направлять на лица знакомые. И трудно, князь, убить такого навья, лишь голову ему срубить надо, да и то он, безглавый недолго идёт ещё и оружием своим вслепую машет. И больше их бы было, но, на счастье наше, не зарывали наши народы своих мёртвых в землю, не оставляли на вершинах деревьев, как народы иные. Только первой волной навьи шли. Следом накатились оборотни-волколаки - ямурлаки-отступники братьев наших волков. И волки им навстречу вышли, пастырем своим ведомые, светлым богом Тутыром и волком-прародителем - Уархатом. Последней стала для них эта охота, ибо лишь серебро на стрелы насадив, смогли мы с волколаками управиться. А Тутыр с Уархатом пали замертво, бессмертие своё утратив при виде гибели племени своего.