Первым Цезаря атаковал Тит Лабиен с легкой пехотой и конницей. Ему не терпелось показать себя полководцем, не уступающим своему бывшему императору, а потому он оторвался от Метелла Сципиона и, не дожидаясь основных сил, напал на врага. Лабиен применил против легионов Цезаря нумидийскую тактику. Его подвижные войска волна за волною накатывались на тяжелую фалангу противника, обстреливали ее метательными снарядами и отходили назад прежде, чем легионеры успевали предпринять ответные действия. На смену отхлынувшей прибывала новая волна, захлестнув неприятеля смертоносным шквалом, она также отступала. Эти действия повторялись раз за разом с неизменным уроном для легионов. Казалось, что "освободителям" вместо завоевания Африки придется повторить судьбу войска Куриона. Однако их возглавлял Цезарь, а не Курион. Он сумел перестроить легионы и приноровиться к действиям противника. Тем не менее, лучшее, чего мог достичь Цезарь, это избежать полного разгрома и укрыться в ближайшем городе. Но даже эта задача представлялась трудновыполнимой, и если бы под Лабиеном не убили коня, что приостановило преследование отступающих, война могла бы закончиться в тот же день. Как и Помпею, Титу Лабиену не хватило для победы совсем немногого.
Тем временем на западе Африки активизировались мавританские вожди, надеявшиеся с помощью Цезаря овладеть царством Юбы. Великий император не скупился на обещания и всячески заигрывал с ними. С одним из них он так сдружился, что по своему обыкновению соблазнил его жену: должна же дружба давать не только выгоду, но и удовольствие! Мавританцы напали на Нумидию и захватили один из крупнейших городов страны. Юбе пришлось оставить римлян и заняться собственными проблемами. Это облегчило положение Цезаря и дало ему время дождаться подкреплений из-за моря. Наскоро уладив дела с мавританцами, Юба вновь присоединился к республиканцам, и вместе с Метеллом Сципионом они прибыли к месту событий. "Единственный император римлян", по высказыванию коменданта Гадрумета, и в самом деле возомнил себя Единственным, потому активно маневрировал перед лагерным валом Цезаря, вызывая того на бой. Однако всегда стремительный Цезарь на этот раз проявлял непривычную медли-тельность и уходил от столкновения с неприятелем. Лишь когда к нему прибыли все резервы и в мелких стычках его воины приспособились к манере действий врага, он выказал готовность к битве. Однако, поняв, что преимущество утеряно, Метелл тоже начал осторожничать. Следуя советам штаба и письменным пожеланиям Катона, он перешел к позиционной борьбе, сулившей не быстрый, но верный успех. Тем не менее, его выдержки хватило ненадолго. Ликторы, фасцы, лицемерие сенаторов и подзуживания Юбы, упрекавшего Метелла в послушании Катону, раздули его самолюбие до размеров, превышающих масштаб личности. С этого времени он руководствовался уже не интересами дела, а стремлением соответствовать образу, созданному его окружением. Поэтому, когда Цезарь демонстративно напал на город Тапс, его провокация увенчалась успехом, и Метелл Сципион вывел свое большое, но неопытное войско на бой в поле, удобное для действий легионной фаланги Цезаря.
Катон все это время находился в Утике, снабжая из своих запасов армию Метелла. Там же заседали сенаторы, оказывая словесную помощь легионам. У пунийцев был собственный совет трехсот, созданный Катоном из местной знати в основном римского гражданства, который тоже регулярно собирался в роскошном зале и, поупражнявшись в риторике, не принимал никаких решений, дабы не попасть впросак, когда исход борьбы между республиканцами и Цезарем был неясен.
Превратив Утику в хорошо защищенный и обеспеченный город, Катон тем самым привлек в его стены славных римских нобилей и африканскую знать со всей провинции. Это портило атмосферу словесными испарениями мозгов просвещенной и упитанной публики, однако Катон мирился с таким положением дел, понимая, что от аристократии все же есть польза, состоящая в том, что она олицетворяет собою престиж государства, чего как раз не хватало Цезарю. Однако Марк негодовал, когда протирали тоги и проговаривали время люди, способные не только олицетворять что-то, но и быть кем-то. Он неоднократно пытался активизировать громогласного Гнея Помпея, который, грозно просверкав кинжалом перед сникшим Цицероном, впоследствии так и не сумел найти себе достойное дело и в конце концов осел в Африке.
- Твой отец, будучи совсем молодым человеком и частным лицом, собрал войско и нанес немалый урон врагам государства, - говорил ему Катон, - и всю дальнейшую жизнь он провел так, что даже у Рима, колыбели героев, не нашлось титулов и званий, достойных его деяний, а потому ему приходилось исполнять экстраординарные должности, причем всегда успешно, всегда с пользой для народа римского. А ты, носитель такого имени, обладатель таких дарований, бездействуешь, когда рядом обретается безнаказанный враг, доведший до гибели твоего отца и теперь уничтожающий Отечество! Ты должен понимать, что являешься Помпеем не только по крови, ты - наследник той любви римлян и жителей провинций, которую пробудил в них Магн. Некогда Помпей Великий говорил, что достаточно ему топнуть ногою, и перед ним словно из-под земли возникнут легионы. Так вот, Гней, если ты топнешь, то мир тоже не останется глух к этому. Для всего Средиземноморья имя Помпея означает добросовестность, справедливость и победу. Люди страдают от произвола алчности и властолюбия; брось клич, и мир отзовется тебе в ответ. Так ты подхватишь меч своего отца, поддержишь его дело, а значит, оживишь важнейшую часть его самого. Так ты спасешь Республику и встанешь вровень с Ромулом, Камиллом, Сципионом Африканским и Помпеем Магном. Метелл Сципион ныне главенствует над римлянами только потому, что он тесть Помпея, но ты - сам Помпей!