Деметрий и Аполлонид все так же молча вышли, а через некоторое время раб принес меч. Катон вынул его из ножен и внимательно осмотрел. Убедившись, что все в порядке: острие цело и лезвие заточено - он сказал: "Ну, теперь я сам себе хозяин", - и, водворив меч на его законное место на стене, вернулся к ложу со свитком Платона.
"Я-то, видимо, сегодня отхожу - так велят афиняне", - прочитал Марк фразу Сократа и задумался. Он почувствовал эти слова кожей, каждой клеткой и каждым нервом, всем своим существом, и они напитали его вселенским покоем.
Затем следовали рассуждения о благе смерти, но недозволенности само-убийства, слишком формальные, чтобы реалистичный римлянин принял их всерьез. "Однако ко мне это вообще не относится, - подумал Катон, - я не самоубийца. Наоборот, я до последнего нес груз жизни и, между прочим, не гнулся под ним, как некоторые. Если же теперь я остановился, то лишь потому, что далее некуда идти. Я проделал весь путь, моя жизнь более не вмещается в этом мире".
"Знайте и помните, это я утверждаю без колебаний, - говорил далее Сократ, - что я отойду к умершим, которые лучше живых, тех, что здесь, на Земле, я предстану перед богами, самыми добрыми из владык". Однако едва Сократ начал раскручивать виражи философских рассуждений о потустороннем мире, который для него означал торжество души, избавившейся от тела, как его предупредили, что оживленный разговор мешает усвоению яда и может так статься, что придется пить отраву два или даже три раза.
"Ну и пусть, - отмахнулся Сократ, - лишь бы палач делал свое дело и давал мне яду и два, и три раза".
Катон улыбнулся. Ради дела он тоже готов принять смерть многократно.
"Философ всю жизнь совершенствует душу и подавляет низменные потребности тела, - утверждал Сократ, - а смерть и есть отделение души от тела", - то есть она является идеальной целью философа.
Катон, будучи римлянином, представителем цивилизации, великой своим гражданским духом, не очень-то верил в обособленность души от земной жизни. Платон полагал, что разумом мы постигаем чистую идею, суть всех вещей и процессов, каковые являются лишь слепками с божественной формулы, а чувственное восприятие только искажает картину мира. Но Катон отдавал себе отчет в том, что его душа взята не с небес, а соткана из тысяч подвигов, страданий и доблестей римского народа. Так и должен был понимать суть вопроса стоик, поскольку эта философия утверждает, что все в мире от мала до велика пронизано космической душой. Он не верил в возможность отделения души от тела, но все-таки надеялся в каком-то виде сохраниться в мире. Продолжить же свое существование за пределами жизни он мог только так, как вели посмертное бытие его предшественники, которые наполнили своими мыслями, чувствами и делами душу самого Катона. Поэтому он всегда и жил так, чтобы своею жизнью одухотворить потомков.
Тем не менее, рассуждения Платона, вложенные им в уста Сократа, радовали Катона игрою мысли, богатством образов, наблюдений и обобщений.
"Малого стоит воздержание от телесного удовольствия ради сохранения возможности получать еще большие удовольствия в будущем, воздержание от дурного ради худшего, - читал Катон и причмокивал от одобрения, - нет смысла разменивать их одно на другое такое же, словно монеты. Есть лишь одна правильная монета - разумение, лишь в обмен на нее следует все отдавать, лишь в этом случае будут неподдельны и мужество, и справедливость".
Возвысив душу саму по себе, Платон, естественно, приступил к обоснова-нию возможности ее автономного существования. Его доказательства были не столько убедительны, сколько величественны, утверждая о бессмертии души, они и воздействовали в первую очередь на душу, как бы призывая ее восторжествовать над смертью. Впечатление от них было таким сильным, что даже у Катона зародилась некоторая надежда вознестись в высший мир, где "в храмах обитают сами боги". Однако "верно ли я старался и чего достиг, можно узнать точно, лишь сошедши в Аид", - говорит философ. Каждому, увы, приходится самостоятельно решать задачу о сошествии в загробный мир.
"Ну пора мне, пожалуй, и мыться: я думаю, лучше выпить яд после мытья и избавить женщин от хлопот, - сказал Сократ, закончив теорию, - не надо будет обмывать мертвое тело".
"Как хорошо, что я вовремя сходил в баню", - с удовольствием подумал Катон и в подробностях вспомнил тот предвечерний час, когда он принимал ванну, казавшийся ему теперь неизмеримо далеким.