Вот же сука! Матерясь про себя, я тут же соскочил с саней. Голова просто раскалывалась, но, увы, делать было нечего. И я, стиснув покрепче зубы, сделал первый шаг, а следом и второй, и третий.
— Ну что, болезный, поправился? Ну все, баста — полежал, и будя тебе, далее своей ножкой топай. Невелик барин! — С таким напутствием унтер поставил меня в общий строй арестантов. Хмурые мужики в серых халатах хмуро покосились на меня, когда, повинуясь приказу унтера, давно небритые солдаты в грубых, пропахших дымом шинелях привязали меня сбоку к общей длиннющей цепи, шедшей через всю партию арестантов. Рядом оказался сгорбленный, худой мужичок, по самые брови заросший черной густой бородой.
— Сидорчук, приглядывай за этим отдельно — как бы он дорогой веревку-то не перетер! Смотри, головой отвечаешь! — на прощание сказал унтер-офицер, отправляясь к хвосту колонны. Впрочем, названный солдат Сидорчук оказался крайне пофигистичным конвоиром: снова ткнув меня в спину прикладом с ценным указанием: «Слышь, паря, не балуй!» — он отошел к группке других солдат и не обращал больше на меня никакого внимания.
Я покосился на бородатого соседа, хмуро бредущего рядом. Когда-то давно прошлая жизнь научила меня, что в любой компании надо завести знакомства и поставить себя на правильную ногу.
— Во зверюга, а? — попробовал я завести с ним разговор, вспоминая каждому знакомый тюремный сленг. Впрочем, чернобородый посмотрел на меня с ироничным удивлением:
— Эт ты, паря, на кого лаешси? На Палицына, штоле? Смотри, как бы не услышал, а то как есть зашибет!
Я тотчас же прикусил язык. Да, расслабился же ты, Серега, от мирной жизни, ничего не скажешь! А надо бы помнить, что, находясь со связанными руками среди незнакомых вооруженных людей, базар надо фильтровать особенно тщательно!
— Гм…Тяжело тут у вас! — выдал я спустя десяток секунд.
— Эт разве тяжко! — с презрением откликнулся мой сосед, сплевывая себе под ноги. — Вот повесят на тебя пудовые кандалы да примкнут к железам — тогда и узнаешь, что тяжело! Ну да ты не сумлевайся — свои браслеты ишшо получишь!
— Я вообще-то тут случайно, — попытался поддержать я разговор.
— Да понятно, как же иначе-то! Тут все не за что страдают! — иронично откликнулся сосед.
Я вновь оглянулся по сторонам. И где же это я оказался? Шагающая рядом масса одетых в серые халаты каторжников, гремящих ножными кандалами, явственно навевала мысли о проклятом царском режиме. Форма солдат: широкие ремни крест-накрест, плоские фуражки без козырька, грубого сукна шинели со стоячим воротником, здоровенные, как мне показалось, с кремневыми замками ружья — все это очень сильно смахивало на школьные картинки про николаевские недобрые времена: декабристы, Пушкин и все такое.
— А звать-то тебя как? — поинтересовался я, вновь обращаясь к соседу.
— Меня-то? Викентием!
— А фамилия?
— Фами-и-илия? — насмешливо протянул чернобородый. — Да какая такая фамилия? Я ж не дворянин, не купчина первой гильдии — в нашей деревне фамилиев-то ни у кого отродясь не было!
— А я вот Иван, — представился и я именем, что мне приснилось. Осознавая, что реципиент мой тоже никакой фамилии за собою не помнит. Иван и вся недолга.
— Ива-а-ан? Ну, эт ты врешь! — насмешливо воскликнул Викентий, крутанув бородой. Из соседних рядов арестантов послышались ехидные смешки. — Ты теперича свою жизнь-то забудь, ты ныне совсем другой человек! Как бишь того звали, что сбежал-то? Панкрат? Ну вот, значится, с крещеньицем! Запомни имя-то, а то ежели не будешь отзываться, шпицрутеном попотчуют, только ах!
— Это как? — уточнил я.
— Тебя за место другого взяли. Вот евойное имя теперича и носи. А то карачун устроит тебе унтер Палицын! — ответвил кто-то из задних рядов, слушавший наш с Викентием разговор.
Сказанное заставило меня задуматься, и вот совсем не хотелось в происходящее верить. К сожалению, суровая реальность не оставляла надежды. Хотя была мыслишка, что я на отдыхе переборщил и сейчас мне это привиделось, да и окружающее казалось чересчур реальным.
— А год-то какой нынче? — нарушил я молчание.
— Хах, а мне-то откель знать? — ощерился мой сосед.
— Ну, царь-то кто? — попытался я уточнить, хотя в истории никогда не был силен.
— Ну ты, паря, даешь! — хмыкнул Викентий, а сзади даже смешки раздались.
— Видать, крепко ему по голове досталось, — сквозь смешки расслышал я.
— Как бы блаженным не стал, — вторил ему кто-то.
— Совсем, видать, того, — вторили другие.
— Так известно кто! Алехсандр Николаевич, царь батюшка, храни его бог, — выдал Викентий и даже попытался перекреститься, но вышло это у него из-за кандалов не очень.