Вот только шиш ему.
И я осклабился, готовясь к переговорам: ведь у меня было, что предложить солдату.
Глава 3
Глава 3
— Ну, Сидорчук, ты же православный? — начал я вкрадчиво и тут же получил кивок.
— Во-от. — И я воздел палец. — Все православные братья во Христе, а некоторые даже сестры, — кивнул я на женщину, закутавшуюся в шаль.
— Хах, — хмыкнул он, будто хохму, остальные же слушали меня с интересом.
— А как звать-то тебя? — переключился я.
— Петруша, — протянул он.
— Петр, значит, — заключил я, и солдат даже горделиво расправил плечи. — Так вот, Петр. День был длинный и холодный, все устали. Как мы, так и вы! Вот только в караул тебя поставили, еще полночи надо охранять, дабы всякого не было. — И я повертел рукой в воздухе.
— Ну и? — хмуро кивнул он и смерил меня взглядом.
— Вот! А охота же отдохнуть. Давай поступим так, ты поможешь нашей сестре во Христе, не оставишь ее на погибель. Ты на нее глянь — она же здесь насмерть замерзнет, но не пойдет! А мы, каторжные, поможем тебе, — предложил я.
— И как же ты можешь мне помочь-то? — с сомнением и в то же время с заметным интересом спросил он.
— Так не только я, а, почитай, все обчество. Коли чего в бараке начнется — так мы сами и утихомирим буянов, а коли не справимся, вас кликнем, и будет тебе спокойная ночь. Чего, поможем бабоньке-то? — оглядел я каторжников.
— Поможем, чего не помочь-то, — хмыкнул один из моих соседей.
Сидорчук ответил не сразу и, внимательно оглядев нас, с сомнением произнес:
— А ежели унтер углядит? — наконец выдал он и поежился.
— Мы в уголок ее спрячем. А под утро она уйдет, никто и не приметит. Сейчас же ее дровами загрузим да за спинами спрячем, а ты и не оглядывайся, ежели чего не видел. Зато ночь будет спокойна и ты православную душу спасешь, — закончил я.
— Я за тебя молиться буду, Петр, ну помоги, а? — подключилась женщина с мольбой в глазах.
— Ах, ну смотри! Коли достанется мне, то и тебе несдобровать! — сдался солдат. — А ну пошевеливайтесь! Чего застыли⁈ — прикрикнул он.
Нагрузившись дровами по самые глаза, мы обступили со всех сторон женщину и двинулись в обратный путь за Сидорчуком.
По дороге наткнулись на нашего офицера, стоявшего у распряженных саней. Он разговаривал с какой-то чудной личностью в арестантской форме:
— Корнет, ну что же вы в общий-то барак? Извольте к нам, вон к Николаю Карловичу в пристрой, вы там совершенно покойно устроитесь! — увещевал наш офицер этого странного типа.
Человек этот и вправду отличался от нас: вроде одет примерно так же, как и остальные каторжные, но тюремная форма на нем явно из хорошей ткани, а поверх весьма приличный тулуп. Кроме того, никаких кандалов на нем не было и в помине.
— Буду весьма признателен, господин капитан, однако не обременит ли это вас? И не послужит ли мой визит в караульное помещение какой-то дискредитации? — очень вежливо ответил необычный арестант.
— Ах, оставьте! Какие счеты! Буду рад услужить образованному человеку! — возмутился конвойный офицер.
Дальнейшего я не услышал: мы с поленьями вошли в наш заиндевелый барак. Тут же высыпали дрова возле печки, я схватил женщину за руку и увел в самый конец, на нее косились с интересом, но никто ничего так и не сказал. А там пару минут розыска, и ее не путевый мужичок нашелся.
Был он невысокого роста, худощавый, сутулый и с большой растрепанной бородой.
— Глашка, — едва слышно прошептал он, замерев на месте. — А ты тут чего? А как же хозяйство?
— А вот так! — И она, шагнув, обняла его, тут же положив голову на плечо. — А чего хозяйство, на старшего оставила. Собралась да за тобой. Куда ж ты без меня, друг мой сердешный! Куда ты, туда и я!
Они так и замерли, обнявшись, отчего на душе у меня как-то потеплело. Однако надо было еще устроить, чтобы потеплело и тело, так что пришлось возвращаться к печке.
Не без труда разожгли мы огонь, печь действительно отчаянно дымила, к тому же в ней не было ни вьюшки, ни топочной, ни поддувальной дверки. Зато когда дрова все-таки разгорелись, все арестанты с удовольствием смотрели на ярко-красные угли, несущие такое долгожданное тепло.
Вскоре объявился Сидорчук, а с ним и пара ссыльных, которые, надрываясь, втащили в барак огромный закопченный котел с пшеничной кашей. Ее разложили на множество солдатских котелков. Не теряя зря времени, арестанты тотчас достали деревянные ложки и бросились шуровать ими. У меня же ничего подобного не оказалось.
— Накося, держи! — протянул кто-то мне широкую щепку. — Ей черпай! — И пришлось мне подцеплять кашу, стараясь уберечь язык и губы от случайных заноз.