Ее молчание воодушевило его.
— Настя, поедем со мной! Уедем отсюда в Иркутск. Не хочешь в Иркутске жить, выйду в отставку, уедем на Волгу… Там у матери деревенька… там жить будем… Никто там тебя не знает… никто не попрекнет…
— Кого не попрекнет? Меня, что стыд позабыла? Заботливый ты, Алексей Николаич!
— Настенька! Опять ты меня не понимаешь! Я хочу по–честному, по–хорошему…
— Себе ты хочешь хорошего. А мне?
Настенька, да выслушай ты меня! Как в деревню приедем, обвенчаемся…
— Ты что, Алексей Николаевич! —воскликнула она, и он увидел, что она не только взволнована, но и напугана.
— Хочешь, в Иркутске обвенчаемся, сразу, как приедем… Настенька!
Он кинулся к ней. Она отвела его руки. Тогда он схватил ее руки и стал целовать, беспрестанно повторяя:
— Настенька!.. Милая Настенька!..
А у нее уже не было сил отталкивать его. И, как в лихорадочном бреду, теснились, перебивая одна другую, смятенные мысли.
Любит… кто, когда еще так полюбит?.. Пробежишь мимо своей судьбы… потом не воротишь… Нет, нет, нельзя!.. Все это стыд, позор… Неужто может обмануть?.. А так вот, одной, всю жизнь лучше?.. Господи, вразуми меня!.. И зачем я его встретила?
— Настенька! Милая Настенька! — умолял подпоручик. — Ну пожалей меня! Настенька! Не нужна мне жизнь без тебя!..
Эти слова словно отрезвили ее.
Какой он слабый! Разве можно опереться на него? Кто враз загорается, скоро и гаснет… Еще не одной скажет он эти слова… Слабый он, слабый…
И тут же, словно наяву, увидела перед собой заросшее густой черной бородой лицо, запавшие темные глаза и услышала глуховатый голос, в котором за добродушной усмешкой слышались решимость и сила: «Умереть сегодня — страшно, а когда‑нибудь — ничего».
Она вырвала свою руку и сказала:
— И не стыдно вам, Алексей Николаич, перед девкой так унижаться.
Подпоручик, крупно шагая, прошел мимо и даже не взглянул на тетку Глафиру. Старуха успела разглядеть, что лицо у него было злое и бледное.
— Что это он больно сумной вышел? — спросила Глафира у Насти.
Та ничего не ответила.
— Пошто приходил‑то?
— Меня сватать приходил, тетя Глаша.
— Господи помилуй! — старуха торопливо перекрестилась дрожащей рукой.
— Не пугайся, тетя Глаша. В приданом не сошлись.
Глава шестая
НАСТИНЫ СЛЕЗЫ
Настя бросила горсть мелко насеченного свинца в толстостенный деревянный, дочерна обожженный со всех сторон ковшик, подгребла кочергой на шесток горячих углей и наполнила ими ковш доверху.
В горнице запахло дымком.
— Опять чаду в избе напустишь, — попрекнула тетка Глафира.
— На дворе буду, — сказала Настя.
Она вынесла ковш с тлеющими углями на двор, поставила его на низенький чурбачок и, присев на корточки, стала раздувать угли. Края ковша занялись пламенем. Настя с силой дунула, чтобы сбить пламя. Несколько углей упало на траву, и сизые дымки поползли между стебельками.
Настя послюнила пальцы и бросила угли обратно в ковш.
Она пыталась повседневными обычными делами повернуть день в обычное русло. Надо слить про запас пуль и прутков на дробь. Потом насечь и раскатать ее. Да еще Глафира просила помочь по огороду. Потом — на озеро. Давно уже ничего не относила на господскую кухню… Дел на каждый день хватит…
И дни идут один за другим, до краев заполненные делами и хлопотами, вроде бы пустяшными и маловажными, а и вся‑то жизнь в них… А правда ли, что вся жизнь в них? Вот только что, часу не прошло, звали ее в другую жизнь… И трудно ему не поверить… Добрый он… и пригожий… и любит ее… Любит! Что потом будет, кому знать?.. А сейчас любит…
В голове мысли трепещутся, а руки свое дело знают. Одна изложница заполнена. Настя отставляет ее, берет вторую. Начинает разливать. Свинец светлый, как жидкое серебро, густой струйкой тяжело падает в колыбь. Только руки сегодня какие‑то неверные. Задела ковшом изложницу, уронила. Хотела подхватить на лету, руку обожгла… больно… Нет, не бабье это дело!.. И обида такая взяла, что все одна и одна, и все на одну — и бабья, и мужская забота… И страшнее того, вдруг до боли в сердце захотелось, чтобы снова ловил он ее руки, целовал и говорил жарким срывающимся голосом: «Настенька! Милая Настенька!..»
— Ой, горе мое! С ума так сойду! — крикнула в голос, швырнула ковш на землю, убежала на огород, упала в траву меж кустов смородины и заплакала злыми неутешными слезами.
В конторе подпоручику вручили пакет, доставленный только что с нарочным из Иркутска.