— Понимаю.
— А только я не крутая. Настя, да, она что надо, а я нет. Я же плачу ночами, потому что Ванька болен, и потому, что Он на меня не смотрит, как раньше. А так, просто с жалостью, как на вещь бездушную. Вот потому я до конца пойду. Мне восемнадцать будет, я так гульну. Ты не представляешь, как гульну. Но я не о себе пришла говорить, а о Сереже. Не пара она ему. Ой, бабуля, она его женить хочет, он не будет с ней счастлив! Я прошлый раз не выдержала, к нему подошла, сказать хотела, а у него боль в глазах. Я не смогла…
— Мариша, а может, если вернуть прежний облик, может, и его вернешь.
— Нет, бабуля. После всего, что я ему наговорила за эти годы, после всех бед, что принесла. Нет, он не простит. Я бы не простила.
— Дурочка, ты девочка, как же ты не поймешь…
— Да не говори ничего, ба. Я понимаю, нет мне пути назад. Мне бы Сережу от этой девицы уберечь, не пара она ему…
— А кто пара? Ты?
— Я? Да как же ты подумала такое? Я, вот такая как есть, ему пара? Нет, бабуль. Я просто уберечь его хочу от ошибки. Я может, другую потом приму, и он с другой…
Она ревела так, что говорить уже больше не могла. Пошла, влезла в ванну и там тоже ревела и причитала, а потом успокоилась, вышла и легла спать. Я все прислушивалась, спит — не спит, но так и не поняла, сама уснула под утро. А утром меня ждала Марина с жуткой черной подводкой синих глаз и практически черной помадой на губах. Она позавтракала, а потом сообщила, что вечером не придет. Потому что тут у меня дома ее душа разрывается на части. Она будет с родителями, там ее питает ненависть.
Какая ненависть? И к кому? Дурочка маленькая, судьей себя возомнила, творит и сама мучается.
Не пропала ее душа. Только как же ее, глупую, образумить?!
Может, с Сережей поговорить? Нет, нельзя с Сережей. С Валерой можно.
Так я и не решила, что делать дальше. А потом день за днем.
Валера сказал, что Сережа встречается с хорошей девочкой, что сам их познакомил. Я поверила, а Марина опять стала дикаркой и мне нагрубила. Может, мне показалось, может, приснился тот разговор, той ночью? Я так и не решила, правда или самообман. Действительность говорила, что самообман, и я поверила действительности.
Часть 57
Сегодня патологоанатомическая конференция. Умер больной в терапии. Расхождение диагноза. Я шла туда с неохотой: во-первых, это всегда неприятно, во-вторых — это расстрел коллеги, и ты в этом вынужден участвовать. Не люблю я такое действо.
Хотя бывает очень даже интересно. Вот и сегодня меня сразил доклад морфолога. Сережа был великолепен, тактичен, деликатен, говорил красиво и по делу, ни словом, ни жестом не унижая врача. Он объяснил причины неправильно поставленного диагноза, по сути вытащив врача из глубокой задницы. И тот воспрял и винился, в чем только мог. Борисов улыбался, с гордостью поглядывая на Сережку.
Я сама ловила себя на мысли, что безумно горжусь им. Вот же умница! Вот же молодец! Об одном жалела, что Любы нет в зале. Ей бы это выступление было бы маслом по сердцу. Но они с Ванечкой улетели в Бостон. Они ждали почку. Не знаю, сколько это стоило, не знаю, как им с моим Сашей удалось пробиться именно туда и именно к тем специалистам, но они сделали это. И оставался последний этап — сама операция, при наличии соответствующего органа, конечно.
Саша Борисов хотел лететь с ними, но Люба сказала свое твердое «нет». А если она говорила «нет», то дальше можно было не разговаривать. Я, конечно, предлагала помощь, я вполне могла обеспечить быт оставшимся детям, а Федор мог бы взять на себя управление институтом. Но Люба так не считала. И Борисов остался дома.
Где у него были все мысли, я знала, да он и не скрывал. Часто заскакивал ко мне в отдел просто перекинуться парой слов, чай попить и понять, что он не одинок, наверное.
Мне его даже жалко становилось, местами. Он переживал, совершенно дико переживал, он хотел быть с сыном, с женой. Но его оставили… И он ничего поделать не мог.
Звонил им по скайпу. Каждый день звонил, и страдал от одиночества и невозможности помочь. Валера жил своей жизнью, Марина… О ней он даже говорить не хотел. Только Борька скрашивал его существование. Только надежд не оправдывал. Он был обыкновенный, не суперталантливый. Чтобы он выучил, надо было приложить усилия, проверить лишний раз выполнение уроков. То же самое было с музыкой и с языками. То есть совсем не то, что от него ожидалось. Но что теперь, не всем быть вундеркиндами…