Марину я так и не видела, довольствовалась лишь рассказами Саши. Он же считал, что она взялась за ум, а иногда боялся срыва. Сережа был с ней и был тем оплотом, который был ей так необходим. Саша не знал, как правильно поступить: препятствовать их отношениям или поощрять. Я же говорила, чтобы он не встревал, они сами уже достаточно взрослые, а Сережа еще и умный.
Саша же возражал, что влюбленное сердце умным не бывает.
Я же вдруг поняла, что он просто боится ответственности за них. Боится мнения Любы, которая была просто не посвящена во все, что произошло с Мариной. Ей хватало переживаний, и Саша ее пощадил. А теперь очень нуждался в ее мнении, а его не было.
Вот так вот мы и жили. Я целиком погрузилась в проблемы своих детей и внуков, а у моего Мити тем временем тоже пошла полоса неприятностей. Его Оля встретила другого мужчину. Все это привело к разводу. Митя переживал, дети принимали то сторону отца, то сторону матери. Он и дома со мной почти не бывал, все у Оли. Я понимала, что там он важнее, что так правильно. Но сердце сжималось почему-то, и я иногда ловила себя на мысли, что привыкаю быть одна…
Эту ночь я опять ночевала одна. Грустно, но что я могу сделать. Он чувствует вину, мне его жаль. Вот и все чувства. Задумалась. Может, задремала. К жизни вернул звонок телефона.
— Ба! Здравствуй! — раздался в трубке голос Марины. — Ба! Мне бы поговорить с тобой.
— Мариша, я только за. Папа говорил, что ты не хочешь никого видеть, вот я и ждала.
— Да, я не хотела. А теперь мне очень надо, очень-очень. Ты завтра придешь? Или нет. Я сама к тебе на работу зайду. Только не говори никому, кто я. Хорошо?
— Как скажешь. Во сколько тебя ждать?
— Папа завтра с обеда в министерстве, Валерка дежурит, а у Сережи завал, он так сказал. Биопсий тьма. Я к четырем подойду? Идет?
— Хорошо. Я буду ждать, или тебя встретить?
— Нет. Я сама. Главное, на своих не нарваться.
Собиралась я с особой тщательностью. Серьги, что купила внучке, взяла с собой, может, будет возможность подарить. А может, и не будет, как знать, что у нее на уме?!
Утром на планерке встретила Сережу. Серьезен, как всегда, о чем-то долго говорил с хирургами. Прислушалась. Резекцию сделали в пределах опухолевой ткани, он настаивал на повторной операции. Понятно.
Меня увидел, побоялся, что уйду. Распрощался с ребятами и подошел. Глаза у него улыбались.
— Екатерина Семеновна, можно на пару слов?
— Да, Сережа, что?
— К вам сегодня Марина собирается.
— Я помню.
— Я думаю, что речь пойдет о контрацепции. Так вот, я бы не хотел, чтобы она предохранялась.
— Сережа, этот вопрос вы должны обсудить и решить вдвоем. Но твою позицию я поняла.
Такого оборота я не ожидала. Но тут действительно решать не мне. Вот с внучкой и поговорим.
Ровно в четыре раздался стук в дверь моего кабинета.
Я открыла сама. Она была такая худенькая и бледная. А глаза… я почему-то сразу вспомнила глаза восьмилетней Любы при нашем первом знакомстве. Выражение было такое же и тоска, невероятная тоска в глазах. Только у той они были черные, а у этой синие, в обрамлении черных ресниц.
— Здравствуй, бабуль.
— Здравствуй, родная.
Мы обнялись. Я старалась прижимать ее к себе не очень сильно, боясь причинить боль. А она наоборот, прижалась ко мне вся. Как бы пытаясь доказать самой себе, что она не одна.
Я взяла в руки ее лицо и внимательно рассматривала. Она была очаровательна. Красива до невозможности. Я улыбалась и все смотрела, и смотрела. Наконец она произнесла:
— Что, ба? Что ты так смотришь?
— Смотрю, как ты хороша, такой я не видела тебя давно, так давно, что забыла, какая ты настоящая. Ты так на мать похожа, Мариша.
— Я знаю, только глаза мне папины достались.
Мы сели на диван, я налила ей кофе. А потом достала коробочку с серьгами.
— Мариша, я так и не поздравила тебя с днем рождения. Вот, это от меня.
Она открыла бархатную коробочку и обомлела.
— Это мне?
— Тебе!
— Красиво как. Бабуль, а ведь кроме тебя мне никто ничего не подарил. Только ты… И еще Сережа, цветы, но я — я такая дура была!
— Молчи!
— Спасибо! Хотя моего спасибо мало. Красота-то какая, и это мне, представляешь, мне! Хотя ты точно представляешь, ты же их покупала и выбирала и любила меня, когда покупала, а значит, верила. Получается, что только ты на всем белом свете верила в меня, тогда, когда и я сама в себя не верила. А ты — да. Ты считала, что настанет день, когда я надену эти сережки. А, значит, я буду леди. Я и леди, несовместимо. Но я буду, бабуль. Буду!