— От вас — ничего. Что вы можете дать сыну в вашем возрасте? У вас явно ненормальная семья. Мы на педсовете будем ставить вопрос.
Он не дал Юлии Михайловне договорить.
— Разрешите позвонить, — в кабинете опять раздался его баритон с нотками металла. Он набрал номер.
— Эдуард Дмитриевич, Корецкий беспокоит. У меня тут проблемка возникла, меня с супругой директор и учителя от работы отрывают. Ты бы проверил их, а то до казуистики доходит.
Дальше он пересказал проблему, рассказал о сыне, о том, как его приняли в школе. А потом пообещал зайти в гости к господину Днепрову домой с супругой и мальчиком.
— Простите, а вы с каким Днепровым разговариваете? — совершенно по-другому заговорила директриса.
— С академиком Днепровым, а что?
— Может, чайку?
— Да нет, мы с Катенькой на работу. А книгу Леонардо верните. И старайтесь совершенствоваться, расти как-то. А то стыдно, товарищи учителя, воспитатели серой массы.
Вечером я позвала сына прогуляться. Наша прогулка, на ночь глядя, вызвала усмешку моего мужчины. Но он ничего не сказал.
Мы с сыном расположились на пустой лавочке Гоголевского бульвара.
— Мама, так что не так? — спросил мой сын.
— Ты обидел папу. Ты не можешь так поступать.
Мой мальчик стал очень серьезным и так похожим на своего отца.
— Мне было обидно, что эти дуры-училки пытались смеяться над ним. Разве он виноват, что старый! Я хотел его защитить!
— Я понимаю, Сашенька, но когда ты говорил о Любиной матери, твоему отцу было больно.
— Она предала его!
— Она была его женой, и он любил ее. Ты не имел права.
— Он говорил мне, что никого не любил, как тебя. Я думал, что она не имеет значения.
— А Люба?
— Люба моя сестра! Она замечательная. Ты не находишь?
— Она не просто замечательная, за ней будущее. Я много натворила в жизни, и, может, я была несправедлива к Любе. Но я счастлива, что она твоя сестра! И в защиту ее матери я хочу сказать, что, умирая, она пыталась спасти дочь. Все ошибаются, все совершают поступки, о которых не хотят вспоминать, потому что стыдно. Но Тамара так ответила за все свои грехи, что врагу не пожелаешь. Она жизнью ответила. Четыре месяца беременная женщина жила в аду, в самом настоящем аду. И ты уж точно не судья ей.
Мы молчали. Сын думал.
— Мама, — наконец произнес он, — я боюсь, что настанет день, когда папа…
Он плакал, но не как ребенок, а как взрослый, и я вместе с ним.
Часть 28
Ирина Николаевна постучала, а затем вошла.
— Присаживайтесь, слушаю, — как мне казалось, вежливо предложила я.
— Я даже не знаю, с чего начать, — смущенно заговорила она.
Я внимательно разглядывала вошедшую. Глаза у нее действительно красивые, да и не только глаза. Молодая свежая девочка. Я с ней не работаю, даже стараюсь не пересекаться. Пусть ее Рома учит. Сделаю что не так. Замечание лишнее или слово не так скажу, и потеряю Рому как друга. Я им дорожу, а вот его пассию просто игнорирую.
Она теребила пальцы и смотрела в пол.
— Ирина Николаевна, говорите.
— Роман Владимирович сделал мне предложение… — она снова опустила глаза в пол.
— Поздравляю. Что еще?
— Еще я хотела у вас спросить, вы считаете, что он не может заведовать отделом?
— Может! Однозначно может. Он уходит? Почему тогда об этом говорите мне вы? И куда, интересно?
— Нет, я ему предлагала искать место, но он не хочет. Просто я не понимаю, он доктор медицины, а отделом руководите вы.
— Обращайтесь к директору! И мне кажется, что не вашего ума это дело.
— Я люблю его!
— Дай Бог!
Она ушла. Я продолжала смотреть на дверь. Я была уверена, что не та она женщина, Роме нужна другая. Ему нужна нежная и понимающая, добрая, а она…
Я сама не понимала, чем она мне не нравится. Внешне хороша, говорит, что любит, заботится вроде. Да что не так? Нет, что-то не так, надо у Ромы выяснить.
Я вышла в коридор и увидела их у сестринского поста. Два голубка! Нет, ничего ему не скажу. И так сердце защемило. Ведь пожалею еще, что не поговорила с Ромой. Но уже не поговорила.
Я прошла в кабинет директора.
— Что, Катя? — встретил меня мой мужчина. Я растаяла от его улыбки. И тоже улыбнулась в ответ.
— Саша, у меня с Ромой проблемы.
— Он никуда не уходит. Я говорил с ним, а жизнь устроить он право имеет. Она красивая.
— А еще? Что еще?
— Переживаешь? Но это его выбор. Ты ему не мать и не сестра. А неравнодушная женщина вызовет лишь раздражение у его избранницы. Хочешь иметь при себе Романа, поздравь его и молчи. Сотрудника ты сохранишь и друга тоже. Компромисс это. Они хорошо смотрятся, и вообще, уже поздно, Катя. Он приходил, спрашивал — удобно ли тебя просить ее вести.