Сашенька занимался с Валерой и Сережей. Надо было уроки их проверить, погулять с мальчишками, языками позаниматься. Вообще, они просто обожали друг друга. Сашенька им был другом, старшим, умным, и они его заваливали вопросами. Все были при деле, а мой муж, кроме домашних дел, натаскивал Сашку Борисова, он собирался передать ему клинику. Борисов защитил свой диплом экономиста и завершал диссертацию по экономике, а еще готовил к публикации монографию.
Люба была похожа на бледную спирохету. Кожа да кости, вот ни жиринки в теле, с синими кругами под глазами, и ее качало в прямом смысле этого слова. Александру Валерьевичу прислали какие-то крутые препараты железа, и мы их ей капали, потом она пила таблетки. Есть она не могла, в общем, девочка совсем расклеилась. Казалось, что ее в этом мире держат только дети. Она выполняла все предписания и жила только ради своих детей. То, что ей говорили свекровь или золовка, она просто не слушала.
Но время и мы совместными усилиями делали свое дело, и постепенно жизнь налаживалась. В три месяца Маришка стала просто очаровашкой. Люба немного поправилась, помогала маме по кухне, сама справлялась с девочкой. Я посмотрела ее на кресле и поставила внутриматочную спираль, чтобы, не дай бог, она не забеременела в ближайшие годы.
Александр Валерьевич тяжело пережил это время. Сдал совсем. Давление регулярно подскакивало и не сбивалось. Ноги немели и были холодными. Сосудистые хирурги предлагали оперировать бифуркацию аорты, но он отказался.
— Катя, я останусь на столе, у меня сердце. Все сосуды они мне не заменят, а вышли из строя все. Жалко оставлять тебя, но скоро придется. Катюша, тебе сына одной поднимать.
Я не дала ему договорить и так плакала… А он утешал, как мог. А мог только одним — не умирать. А так не бывает. И слезы мои не помогут, и ничего уже не поможет. А больно-то как! Если бы кто знал, как больно понимать свою беспомощность перед лицом вечности!
— Кофе? — первое, о чем спросил Рома, когда я вошла в его кабинет.
— Двойной. Ром, ты знаешь, на кого похож?
— На кого?
— На кота мартовского.
— Глаза масляные?
— Нет, уж больно потрепанный. Ты сам можешь следить за своим внешним видом? Ты же до женитьбы был супермальчик.
— Мне соседка стирала и гладила, я ей платил. А теперь у меня жена, дети. Три бабы в доме, стираем только пеленки, постель и детское, Ирка с их колготками мои рубашки засовывает.
— Вот и ходишь в колготках вместо рубашек. Позвоню я твоей Ирке.
— Катя, она и так тебя просто обожает! А ты еще указывать ей будешь. Не усложняй мне жизнь.
— А тебе, кроме тебя самого, никто жизнь не осложняет. Я как-то так думаю.
— У нас двое детей! Все! Я не хочу слушать. Как там Люба? Она работоспособна?
— Восстановится. Девочка у них получилась хорошая! Глазки, как пиалки, и синие, как у папы. Голову держит, переворачивается.
— Любишь ее? Вижу, что любишь.
— Внучка моя. Конечно, люблю.
— Катя, я спрошу, только не сердись. Твой мальчик понимает реальное состояние отца?
— Да он все понимает, а что недопонимает, так ему мой муж объясняет. Я не сержусь, Рома. Просто говорить об этом не хочу.
Дни шли за днями, недели за неделями, так еще два месяца миновало.
Люба вышла на работу, первую неделю она не брала дежурств, сразу после работы бежала домой к Маринке. Девочка имела нормальный для своих шести месяцев вес и развитие. Ее здоровье не вызывало сомнений. Она была веселым жизнерадостным ребенком. Марина Сергеевна — мать Саши — как ни странно, после нескольких курсов лечения в наркологии взялась за ум и совсем не пила, а может, маленькая Маринка так полюбилась бабушке, что Марина Сергеевна делала все, чтобы ей разрешили сидеть с девочкой. А может, Борисов пригрозил ей выселением на вольные хлеба. В общем, как только Маринке исполнилось полгода, Люба вышла на работу.
Саша был заместителем директора по клинической работе. Его кабинет находился рядом с кабинетом Корецкого. Два раза в неделю он делал обход всех отделений клиники с заведующими отделений, много консультировал, но больных почти не вел. Дежурил редко, один-два раза в месяц. Диссертацию по экономике защитил невероятно быстро.