И тут я расплакалась. Вот не хотела, даже виду показать не хотела, что бьет он меня под дых. Но не сдержалась, потому что реву и реву, и случаи все время находятся, и причины для слез тоже. Да и сами слезы стали так близко к поверхности, что льются бесконтрольным водопадом. Надо брать себя в руки. Да, надо. Я ведь, действительно, сейчас не теща. Я сотрудник — руководитель отдела, я даже не женщина сейчас, а ключик одного из механизмов. Так что слезы мои явно неуместны. Но реву… потому, что ключик — женщина, одинокая такая… Мне стало себя совсем жалко.
Почему все сразу?! Почему все не так? И мама дома, и сын в Америке, и одиночество мое, которое с каждым годом лишь острей и больней чувствуется. Так теперь и Рому отбирают. А может, у меня и нет никого, кроме Ромы. Может, он моя единственная отдушина. А Саша… Саша, далеко не чужой мне человек, что творит-то. Отдел ему новый приспичило. И он меня лишь в известность ставит. А совесть-то где?! Вчера за одним столом со мной сидел… А Люба?! Она что, не в курсе мужниных планов?! Она его зам в конце концов. Что ж она меня так подставляет?!
Я встала и хотела уйти. Но он перегородил мне дорогу.
— Екатерина Семеновна. Давайте вы не только выплачетесь здесь, но и выскажете мне все свои претензии. Мы не чужие люди, в конце концов. И я, как ваш зять, никуда вас не пущу. Я знаю, что вы сейчас жалеете себя. Считаете меня жестоким и несправедливым. Но задумайтесь, так ли это? Я только лишь пытаюсь держать институт на передовой. Но это ведь наш с вами институт. Думаете, Александр Валерьевич поступил бы иначе?
Это был запрещенный прием, и я взорвалась.
— Какое право ты имеешь так говорить мне? Я что, не понимаю, это не только твой институт, но и моего сына и моего мужа… Саша, нельзя так! Понимаешь, нельзя! Больно мне.
— Проблема в том, что вы сами, Екатерина Семеновна, застряли. Да, застряли в своем горе, в одиночестве, в жалости к себе. Жить надо, понимаете — надо жить и двигаться вперед. Помочь Роману Владимировичу с новым отделом. Вам все равно работать в тандеме придется, только не как с подчиненным, а как с равным. Или он не достоин быть равным?!
И тут я поняла, что он прав. И мой муж поступил бы так же. Да, я эгоистка. Надо менять. Все менять. И я поменяю. И поменяюсь сама.
— Прости! — я больше ничего смогла сказать. А он вызвал секретаршу Татьяну и попросил принести чай с конфетами.
Следующие минут сорок мы пили чай, ели шоколад и рассуждали о новом отделе.
Затем нашу беседу прервали — его вызвали на консультацию. А я осталась в кабинете…
Снова почувствовала себя такой беззащитной… Но с портрета на меня смотрели глаза. Его серые, немного насмешливые глаза… Такие родные, такие говорящие…
Я вернулась в отдел с новыми силами и новыми идеями. Я немного пришла в себя и осознала происходящее. Просто все движется вперед, и жизнь продолжается, и сын мой, Сашенька, уже студент первого курса, и пусть он далеко, пусть мне горько от этого, но делает свое дело, а своим делом продолжает дело своего отца. А там… Как знать, что будет там… Как знать, что ждет его впереди… Но он идет к ней, к своей цели. Так и я должна. Пусть здесь на своем рабочем месте, но в Его институте, в институте, носящем его имя, я должна тоже идти вперед. Чтобы все знали, что Мы лучшие. ТАК ХОТЕЛ ОН! А значит, так хочу и я.
Сейчас подумаю немного и вместе с Ромой пойду к директору… А там уже будем говорить о деле и делать дело.
От Борисова мы с Ромой вышли где-то через час. Я вместе с Сашей уговаривала его взяться за новое дело, обещала помощь и поддержку, объясняла себе и ему одновременно, что мы будем работать вместе, как и раньше, только на равных, что это очень нужное дело, что он справится, что я в нем уверена, как в самой себе, что я хочу, чтобы он, и только он возглавил этот отдел.
Я радовалась, когда мы с Сашей услышали его твердое «Да» и увидели горящие интересом глаза.
А потом мы работали, все как всегда. И только к концу дня Рома заскочил ко мне в кабинет и спросил:
— Ты рада за меня, Катя?
Я обняла его и поцеловала, как друга. Сказала, что очень рада. Потому что это было правдой, а еще мне стало так стыдно, что я снова разревелась. И, конечно, рассказала ему все, как было на самом деле. Я была красная как вареный рак от стыда за саму себя. А Рома смеялся и обнимал меня так нежно.
— Катюша, а ведь ты меня любишь.
— Люблю, Рома, но не как его, понимаешь?!
— Да понимаю. Кто ж с Ним сравнится? Так и я тебя люблю, как друга. Ведь между нами черная кошка в виде Борисова не пробежала?