– Дочь, слушай, – женщина старалась отдышаться, – ты не возвращайся домой, пока отец сердится. Переночуй у друзей, у подружки… я дам тебе знать, когда можно будет вернуться.
Чего-чего, но такого напутствия Катя не ожидала. Глотая слезы, она устремилась в противоположную от дома сторону, больше не слушая маминых слов. Глупенькая, размечталась, что мама сможет понять ее, поддержит чувства дочери и разделит радость, ведь и сама любила когда-то. Впрочем, может и не любила. По крайней мере, если и любила, то вовсе не так как любит Катя. Думая обо всем этом, девушка несколько раз пробежалась по парку, который находился совсем близко, а потом вернулась к дому, только теперь поднялась не в свой подъезд, а в Димкин. Бесполезно гадать, пустит-не пустит, нужно просто идти. Квартира у них – трехкомнатная, так что, местечко для Кати найдется. Но когда дверь открылась, оказалось, что в Димкиной квартире отыскалось место для его девушки Насти, нескольких незнакомых девчонок и Женьки. Вот его-то Катя не ожидала здесь встретить, потому что Женька обычно сторонился таких посиделок, предпочитая проводить время в более красивых местах с более интересными людьми. Димка приветствовал знакомую как всегда с подколом:
– Ну что, лягушка-путешественница, хорошо отдохнула? Полетала с летчиком-то?
– Не волнуйся, до Марса долетела!
Димка присвистнул, желавший продолжить препирательства, но Женя остановил его.
– Катюш, проходи. Что-то случилось у тебя? – на этот вопрос девушка только горько вздохнула, не решаясь сказать о том, для чего пришла. Но на Катино счастье Женя и сам обо всем догадался.
– Димыч, ты ведь будешь рад, если Катя здесь переночует? Ты с дамой удалишься к себе, а мы с Катей останемся в большой комнате, я лягу на полу, а Катюшку пристроим на диване, – Женины слова звучали так, словно он не спрашивал разрешения, а утверждал, все сам за всех решив. И Дима не возражал. Двоих девушек, с которыми Катя так и не успела познакомиться, отправили в срочном порядке по домам, благо, что это были Димины соседки, так что идти им предстояло всего на два этажа ниже. Неожиданная гостья пыталась протестовать против того, чтобы Женя спал на полу, но других вариантов не было, потому как хоть и уехали Димины родители к родственникам на неделю, он строго запретил, по его выражению «осквернять родительское ложе». Катя никогда бы не подумала, что он способен на такие фразы.
Когда комната погрузилась в темноту, Катя дала волю слезам. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя так одиноко как сегодня. Спит в чужой постели, ушла от родителей, внезапно тоже оказавшихся чужими, слушает Димкины охи-вздохи за стенкой и Настино кокетливое хихиканье. Почему не она сейчас так же вот милуется с Лешкой? Почему он далеко?
Девушка злилась на себя, на него, на свою любовь за то, что все они – Катя, Леша, любовь между ними – такие нескладные, такие несчастные. Стоило закрыть глаза, как в памяти всплывала их самая первая ночь, когда они стали единым целым, так что и не разделить. Снова вспоминались жаркие объятия, обнаженные тела, слова, которые никогда не перестанут говорить друг другу люди во все времена. И вдруг ощущения прикосновений стали настолько явными, что Катя даже вздрогнула. Резко открыв глаза, она увидела перед собой темный силуэт – это был Женька. Секунду назад он гладил Катю по головке, по плечам, спине, а вот теперь отдернул руку.
– Мне показалось, что ты плакала. Я хотел успокоить тебя, не подумай ничего плохого, пожалуйста.
– Не подумаю. У меня все хорошо, тебе, наверное, приснился плохой сон. Я не плачу – в Катиных словах, хоть и произносимых шепотом, чувствовалась жесткость. Женя все понял. Он снова спустился на пол и, пристроившись на матрасе, через час заснул. Катя же до утра не сомкнула глаз.
Последующие 28 ночей недосыпа, в течение которых Катя мыкалась от подруги к другу, спала в чужих квартирах, не на своем месте, все время тревожилась, наконец, дали о себе знать на лекции по педагогике, когда преподаватель, запорошенный словно снегом, сединой волос, попросил Катю назвать методологический аппарат изучаемого предмета. Девушка встала, не поднимая головы, сердце от испуга так и стремилось выскочить из горла. Только она открыла рот, чтобы хоть что-то наболтать строгому преподавателю, как все перед глазами поплыло.
Парта изменила плоскость с вертикальной на горизонтальную, и темнота выплеснулась, словно черная акварельная краска на белый лист. Катя потеряла сознание, а когда очнулась, то с первого раза не могла разобраться, где находится. Наконец, до нее дошло, что она – в больничной палате, а женщина, стоящая у окна – это ее мама. Словно почувствовав, что дочь очнулась, женщина подошла к Катиной постели. Лицо ее было белее больничных стен, но голос, когда она заговорила, звучал твердо.
– Врачи сказали, что ты ждешь ребенка. Уже четыре с половиной недели. Срок небольшой, но для того, чтобы найти хорошего специалиста у нас с отцом не хватит средств. Так что, – Катина мама замялась, – придется испробовать другой вариант.
Другим вариантом оказалась какая-то деревенская бабулька, к которой Катю повезли этим же вечером после выписки из больницы. Пока три часа тряслись в дороге, мама старательно внушала Кате, что родить она успеет всегда, что сейчас нужно встать на ноги, определиться по жизни. Что Алексей сперва должен закончить учебу, и она тоже. У Кати отчего-то не было сил возражать. Она испытывала только одно чувство – страх перед тем, что ждет ее впереди. Девушка еще не могла понять, что значит стать матерью, а потому безропотно согласилась ехать в неизвестную даль, чтобы там, окунувшись в запахи травок, в виды старины, забыться крепким сном на теплой печи.
Единственным, что Катя запомнила, были морщинистые руки старушки-знахарки, подававшей ей мисочку с каким-то неприятным питьем, а потом большое алое пятно крови на льняной в васильках простыне. Это пятно расползалось словно Катина душа – израненная и бесформенная. После приезда мама позовет Катю домой.
Для Алексея Катина поездка останется тайной, которую та не решится открыть любимому еще долгих 17 лет…
Глава 5
Это страшное слово – война
Май 1941 года. До начала Велико Отечественной Войны остался месяц.
Маленький воробышек прыгал по дорожке в поисках хлебных крошек или семян, которыми можно угоститься. Он привык сам добывать себе пропитание, потому что был старшим птенцом в большой воробьиной семье, а этим можно гордиться. Вообще, надо сказать, что воробьем быть чрезвычайно опасно: ты – такой маленький, что прохожие так и норовят не заметить тебя, пуская пыль в глаза от ботинок, свободолюбивые кошки ни с того ни с сего вдруг придумают потаскать тебя за хвост, а уж о собаках и говорить нечего. Хорошо хоть для последних воробьиное мясцо не представляет ценности, так что можно прыгать возле какого-нибудь лохматого Тузика или Бобика, не опасаясь быть съеденным, главное – слишком близко к носатой морде пса не подбираться.
Зато, несмотря на все невзгоды воробьиной жизни, можно радоваться тому, как тепло греет солнышко, как замечательно перелетать с ветки на ветку, и пусть ты мал, но есть существа, большие по размеру, которые не умеют летать. К примеру, те же кошки с собаками или люди. Маленький воробышек знал, что люди тоже любят собираться в стайки, как этим майским днем. Птенец видел, как молодые люди и девушки что-то оживленно обсуждают, стоя у репродуктора. Кажется, какое-то важное сообщение. Воробышек залетел внутрь большой воронки уличного репродуктора, из которой доносились обычно голоса дикторов по радио, передававших последние новости. Но вместо какого-то важного послания, из прибора полились звуки танго. Воробей, не ожидавший такого подвоха, а настроившийся исключительно на политические и общественные новости, стремительно вылетел из репродуктора. Внизу послышались оживленные голоса и смех, но птенцу было уже не до них, он чувствовал себя обманутым.