Люди сходили с ума. Некоторые, подобно собакам, бегали на четвереньках, лаяли и выли, теряя последние силы, а затем, обессиленные, падали в снег и затихали навсегда. Другие, казалось воображали себя на карнавале, многие надели на себя, чтобы спастись от холода, разноцветные женские платья, халаты, чепчики, награбленные в Москве в качестве трофеев и подарков своим близким. Они хохотали во все горло, дурачились, прыгали и танцевали, потом вдруг внезапно останавливались с открытыми ртами, хватались за сердце и замертво падали в снег. Многие умирали в полном сознании. Холод заполнял их мозг, и они падали прямо в строю. Были и такие, кто сам молил о смерти, ложился, обессиленный, в снег, но, когда к ним подходили, они пытались, но безуспешно, подняться.
Вскоре всадники не могли уже более получаса находиться в седле. Чтобы согреться, разогнать по телу кровь, в которой еще осталось хоть какое-то тепло, они вынуждены были идти некоторое время пешком. Ландро и Десланд шли друг за другом, держа лошадей в поводу, готовые в любой момент дать отпор мародерам. Обезумевшие от голода солдаты набрасывались на несчастных животных, чтобы добыть себе хоть какое-нибудь пропитание. У некоторых лошадей можно было видеть кровоточащие раны на бедре или на крупе: следы от попыток разделать их на мясо еще живыми.
После Березины все помыслы французов были только о еде. В попадавшихся на пути деревнях ничего нельзя было найти. Если и оставалось еще где-то нетронутое жилье, то еще до подхода армии банды грабителей и мародеров разоряли их. А затем продавали на вес золота горсть зерна или муки, кусок мяса, несколько мороженых картофелин или свечей, растопленный воск которых заменял жир. У них было все, включая сахар и водку. Рассказывают — увы! Эти свидетельства проверены, и достоверность их несомненна, — что они продавали и жареное человеческое мясо. Особенно дорого стоила печень! И генералы ели это мясо, ни о чем не подозревая, а может быть и догадываясь: все средства были хороши, чтобы не попасть на обед к воронам, которые пировали по обочинам дорог, распластав крылья над погибшими.
5 декабря Наполеон оставил свою Великую армию, или скорее то, что от нее осталось. А остался от нее едва ли армейский корпус да дюжина пушек из трехсот, с которыми началась русская кампания. Обстоятельства требовали его присутствия в Париже. Он забрался в свою карету вместе с Коленкуром и укатил под охраной польских улан.
— Он опять сбежал, как из Египта после Абукира! — заговорили вокруг.
— Сбежал от позора, в котором сам виноват!
Но среди ветеранов находились и такие, кто его защищал и находил ему оправдание.
— Он слишком раскормил, распустил этих жирных котов, своих генералов. Это они его предали.
С момента отъезда Наполеона в армии началось полное разложение и хаос. За исключением, может быть, частей под командованием «Ружо» — таким прозвищем звали в войсках маршала Нея. Шагая в окружении своих верных солдат, разделяя их скудную трапезу, он вселял в них уверенность и мужество своим спокойствием. Умелой тактикой он создавал впечатление у казаков, продолжавших свои наскоки, что они имеют дело с настоящей армией, а не с кучкой полуживых людей.
Десланд не мог больше ни владеть своими нервами, ни следить за языком. Он находился будто бы в каком-то бреду. Десятки, сотни раз, он бросал повод своей лошади и садился в снег, «чтобы быстрее все кончилось». Ландро брал его за руки и поднимал. Десланд, глупо хихикая, повторял:
— А ты помнишь, как было тепло, когда горела Москва? Вот чего нам не хватает… Идея! Надо поджечь деревья. Немного пороху и пакли, и получится великолепный костер. Наконец-то мы согреемся! Сразу оттаем…
Юбер оставался в ясном уме. Он терпеливо сносил хныканье и все выходки своего товарища. Но, в конце концов, и у него кончилось терпение. Тогда он сказал:
— Пой, черт возьми, это нас хоть развлечет! Лучше пой, старина!
Десланд послушно подчинился и затянул хриплым, срывающимся, жалким голосом: