Станица спала в розовом тумане, уснул и Сергей, погрузилось в сон все вокруг - даже листья в саду не шептались, и только одна Ниловна не спала. Она смотрела на спокойное лицо сына, и вся его жизнь - от пеленок до проводов в армию - проходила перед ее затуманенными глазами. Она видела своих детей, стоявших перед ней лесенкой,- Сергей был предпоследней ступенькой. Он родился девятым, и соседки, поздравляя мать с новорожденным, говорили, что девятый ребенок, да еще к тому же мальчик, непременно будет счастливым. Старшие сыновья женились, дочери вышли замуж и разъехались по всей стране. Два сына - Илья и Антон - погибли на войне, дочки жили и в Киеве, и в Ташкенте, и в Грозном. Мать боялась потерять сына младшего, самого любимого, с кем она собиралась доживать век, и была счастлива, что он вернулся к ней. Она мечтала, чтобы к ее счастью прибавилась свадьба, да чтобы она увидела рядом с собой невестку, а потом и первого внучонка - вот тогда можно бы спокойно жить!..
Об Анфисе она думала так: поживет, поживет и уедет. Забота о ней теперь сводилась к тому, чтобы приготовить приданое и не ошибиться в выборе жениха. Многие станичные парубки заглядываются на Анфису, да кто ж их знает, что у них на уме? Вот и другу Сергея приглянулась Анфиса (раньше матери никто не заметит!), вместе ушли на гулянки… И снова беспокойные мысли: и откуда этот парень, и хозяйственный ли он человек, и есть ли у него родители, и если женится на Анфисе, то куда ее увезет, есть ли у него свой дом,- все, все ей хотелось знать. «Надо у Сергея расспросить». Она долго-долго смотрит на сына. Сквозь листья пробился свет луны и осветил его лоб и глаза. Мать наклонилась и увидела между ворсинок закрытых ресниц две крохотных слезинки… Откуда они взялись? Или это упала роса с листьев? Осторожно; кончиком платка Ниловна вытерла сыну глаза и подумала: «Эх, Сережа, Сережа!.. Значит, и тебе не легко живется на свете, хоть и почет от людей… Хорошо быть героем на войне, а дома всякий на тебя смотрит, всем надо помогать, обо всех заботиться… И всем ты нужен. Вот и Лев Ильич хочет к себе взять. А почему? Герой… А ты, сынок, не соглашайся, а только и человека не обижай. Он тоже добра тебе желает… А мое суждение - надо тебе, сынок, оставаться дома и жить с отцом и матерью…» По простоте душевной Ниловна рассуждала так: война кончилась, теперь бы только и жить да радоваться; привел бы в дом молодую жену, работал бы бригадиром тракторной бригады, пахал бы и сеял вблизи Кубани… Еще долго смотрела Ниловна на спящего сына и, успокоившись, тихо пошла в хату.
Глава IV
Во сне Сергей услышал рокот моторов. Звуки рождались где-то близко, и ему чудилось, будто он лежит в лесу и тут же стоит его танк, старательно укрытый ветками. Сергей угадывал приближение боя по нарастающему гулу, идущему; как грозовое эхо, из глубины леса. Вот и кучи хвороста поползли - это танки выходили на исходный рубеж, а машина Сергея не трогалась с места. Его почему-то никто не будил, а сам он, как ни силился, встать не мог. Сергей даже застонал и с трудом поднял голову…
Открыл глаза и понял, что никакой танковой атаки нет… Мимо двора ехал колесный трактор, блестя начищенными шпорами. Водитель в засаленном комбинезоне и в смолисто-черной фуражке сидел несколько боком и посматривал назад: за трактором тянулись на сцепе два комбайна, с длинными хвостами хедеров.
Сергей снова лег. Но уснуть не мог. В веселом шуме рождался день. Разноголосо и громко кричали петухи, предвещая погожее утро. Над головой пела какая-то птаха, пела так старательно, что на высоких тонах уже не звенела, а только звонко щелкала. Крохотные, почти невидимые в листьях птички шныряли между веток и щебетали наперебой. Солнце еще не взошло, но восток уже окрасился пламенем зари, и станица, обильно смоченная росой, была залита розовым светом. Сергей встал, ощущая на обнаженном теле холодок утра. Семен спал рядом, скатившись головой с подушки.
Из хаты вышла Анфиса в будничной юбчонке, надетой поверх сорочки с вышивкой на груди и на рукавах. Она шла к Сергею, осторожно обходя кусты, и босые ее ноги были мокрые от росы.
- Братушка, ты уже не спишь?
- Спал бы, да трактор разбудил… Думал, танки идут.
Сергей вспомнил вчерашнюю встречу с Рубцовым-Емницким, и ему стало неловко за себя. «И зачем я с ним связался?» - подумал он. Потом спросил сестру, что делает отец.
- Батя давно ушел на огород. Батя наш - бригадир и злится через то, что помидоры начинают цвести, а водокачка испортилась… К нам заезжал Артамашов - председатель нашего колхоза, ты его знаешь! Сказал, чтобы я побыла дома, потому, говорит, у вас гость… Просил, тебя прийти днем в правление.- Анфиса мельком взглянула на Семена.- Буди своего дружка.- Она рассмеялась и, как показалось Сергею, совсем без причины.
- Пусть спит… Ты его до петухов продержала.
- И ни чуточки.- Анфиса обиженно закусила хорошенькую нижнюю губку.- Мы были в клубе, на танцах.
Она взяла дойницу и пошла на баз. Из-за изгороди на нее нетерпеливо смотрела корова. Сергей давно не видел дойку, и ему приятно было смотреть на розовые струйки молока, звеневшие о дойницу. Анфиса, продолжая доить, рассказывала брату, как она танцевала с Семеном, и говорила об этом с той веселой, еле приметной улыбкой, которая бывает у девушек, когда они не в силах скрыть волнение… Потом она спросила его о вчерашней встрече с Соней… В это время, шумно зевая, поднялся Семен, и Сергей, ничего не ответив сестре, пошел с ним умываться к реке.
Кубань протекала в конце сада. Сердито плескалась о берега мутная, точно после дождя, вода с широкой лентой пены на стремнине. Плыли карчи, коренья камыша, солома. Берег был крут и каменист. К воде вела дорожка со ступеньками. Внизу лежала полоска желтого песка. Друзья разделись и искупались. Когда возвращались домой, Сергей рассказал Семену о вчерашнем разговоре с Рубцовым-Емницким.
- Я так думаю, что его более всего завлекает твоя слава,- простодушно заметил Семен.- Хочет присоседиться к тебе, и тогда жить ему будет спокойно. Я еще там, возле Кубани, заметил, когда он начал вокруг тебя извиваться, как это он говорит, для ясности! По всему видно - делец… для ясности! - Семен рассмеялся.- А ты соглашайся. Иди к нему в заместители, а меня возьмешь к себе в секретари… Вот мы его и выведем на чистую воду. Ради шутки…
- Да ты что же, смеешься? - сказал Сергей, и его широкие брови сдвинулись.- Какие здесь могут быть шутки. Ему просто надо сказать, чтобы он занимался своим делом… А за вчерашнее я чувствую себя виноватым. Лишнее выпил и погорячился… Ну, ладно, шут с ним, с этим Емницким. Пойдем со мной, посмотришь станицу.
- Что-то нет желания без дела шататься,- рассудительно ответил Семен.- Я лучше помогу Анфисе черешни собирать.
- А-а! Я и забыл, что черешни рвать куда интересней… Ну я пойду.
После завтрака Сергей вышел за ворота. Утро было прохладное, в садах темнели влажные тени и блестели мокрые от росы листья. Широкая и зеленая по бокам улица одним концом выходила в степь, другим упиралась в площадь. Сергей стоял и раздумывал: как бы ему за день побывать во всех трех колхозах?.. Дело в том, что Усть-Невинская была разделена на три неравные части: самую большую территорию - северные кварталы до площади, то есть бывшую Соленую балку и часть Выселков - занимал колхоз имени Ворошилова. Район площади и остальная половина Выселков, а также две поперечные улицы принадлежали колхозу имени Кочубея. Вся же южная часть, или бывшие Гайдамаки, отходила колхозу имени Буденного…
Теперешние границы были установлены еще в 1930 году, и за шестнадцать лет старые прозвища кварталов всеми были забыты. Никто не говорил: «пойдем в Соленую балку». Обычно говорили так: «пойдем к ворошиловцам», «а мы вчера были у кочубеевцев», «так это же поля буденновцев». Или: «буденновские отары пасутся». Если по станице проезжал на тачанке председатель ворошиловского колхоза, молодцевато стройный Артамашов Алексей Степанович, в суконных галифе с леями и мягких без каблуков сапожках с узкими, затянутыми ремешком голенищах, о нем говорили: «Ворошилов» едет». Или: «Вчера мы на заседании исполкома слушали отчет «Ворошилова»,- и все хорошо знали, что отчитывался о своей работе Алексей Артамашов. То же самое говорили и о председателе колхоза имени Буденного - пожилом и степенном Рагулине Стефане Петровиче. Увидев его едущим на новенькой линейке, говорили: «Буденный» едет». Или: «Буденного» вызывают в район»,- и каждому было понятно, что речь идет о Стефане Петровиче Рагулине. Председателем колхоза имени Кочубея работала Дарья Никитишна Байкова,- в станице ее звали; тетя Даша. Ездила она не на тачанке и не на линейке, а в высоченном шарабане с пружинными рессорами, запряженном белой ленивой кобылой. Сидела тетя Даша на своей колеснице гордо, как царица на троне, любила ездить мелкой рысцой. «Кочубеевка» показалась»,- говорили, завидев ее шарабан.