- Ладно, - сказал поручик, чуя страшную опустошенность. - Развязывай его, и тронемся. Время уходит. А еще образованный. Что стал? Выполняй приказ!
Развязали пленника и в молчании взгромоздились на коней. Поручик, отъехав, зашвырнул в лопухи "веблей" и не выдержал, крикнул с мальчишеской обидой:
- Подберешь потом, вояка! А еще нигилист, жандармов он гробит! Тут такая беда...
В горле у него булькнуло, он безнадежно махнул рукой и подхлестнул коня. Темно все было впереди, и умирать не хочется, и отступать нельзя никак, совесть заест; и он не сразу понял, что это ему кричат:
- Господа! Ну, будет! Вернитесь!
Быстрый в движениях нигилист поспешал за ними, смущенно жестикулируя обеими руками. Они враз повернули коней, но постарались особенно не суетиться - чтобы не выглядеть такими уж просителями.
- Приношу извинения, господа, - говорил быстро человек в сером сюртуке. - Обстоятельства жизни... Постоянно находиться в положении загнанного зверя...
- Сам себя, поди, в такое положение и загнал, - буркнул Платон. Неволил кто?
- Неволит Россия, господин казак, - сказал нигилист. - Вернее, Россия в неволе. Под игом увенчанного императорской короной тирана. Народ стонет...
- Это вы бросьте, барин, - хмуро сказал урядник. - Я присягу принимал. Император есть божий помазанник, потому и следует со всем почтением отзываться...
- Ну а вы? - нигилист ухватил Сабурова за рукав помятого полотняника. Вы же - человек, получивший некоторое образование, пусть и одностороннее. Разве вы не осознаете, что Россия стонет под игом непарламентарного правления? Все честные люди обязаны...
Поручик Сабуров уставился в землю, поросшую сочными лопухами. У него было ощущение, что с ним говорят по-китайски, да еще на философские темы.
- Вы, конечно, человек ученый, и многим наукам, это видно, - сказал он неуклюже. - А вот про вас говорят, простите великодушно, что вас наняли жиды да полячишки... Нет, я не к тому, что верю, просто - говорят так...
Нигилист в сером захохотал, запрокидывая голову. Хороший был у него смех, звонкий, искренний, и ничуть не верилось, что этот ладный, ловкий, так похожий на Сабурова человек может запродаться внешним или внутренним врагам, коварно подрывать устои империи за паршивые сребреники. Продавшиеся, в представлении поручика, были скрючившимися субъектами с бегающими глазками, крысиными лицами и жадными пальцами - вроде тех шпионов с турецкой стороны, которых он в прошлом году приказал повесить у дороги и ничуть не маялся по этому поводу угрызениями совести. Нет, те были совершенно другими. А этот, мелькнуло в голове у Сабурова, под виселицу пойдет, подобно полковнику Пестелю. Что же, выходит, есть ему что защищать, выходит, не все закончилось на Сенатской?
- Не надо, - сказал поручик. - Право слово, при других обстоятельствах мне крайне любопытно было бы с вами поговорить. Но положение на театре военных действий отвлеченных разговоров на посторонние темы не терпит... Кстати, как же вас все-таки по батюшке?
- Воропаев, Константин Сергеевич, - быстро сказал нигилист, и что-то навело Сабурова на мысль, что при крещении имя его собеседнику явно давали другое. Ну, да Бог с ним. Нужно же его как-то именовать.
- Значит, вы в самом деле Гартмана... того...
- Подлого сатрапа, который приказал сечь политических заключенных, сказал Воропаев, вздернув подбородок. - Так что можете отличиться, представив по начальству. Между прочим, награда положена...
- Полноте, сударь, - сказал Сабуров. - Мы с Платоном людей по начальству не таскаем. Это уж ваше с ними дело, сами и разбирайтесь, пусть вас тот ловит, кому за это деньги платят... Наше дело - воевать. Представляете, что будет, если эта тварь и далее станет шастать по уезду? Пока власти раскачаются...
- Да уж, власти российские...
- Вот именно, - быстро перебил его поручик, отвлекая от излюбленного, должно быть, нигилистами предмета беседы. - Вы согласны, господин Воропаев, примкнуть к нам в целях истребления данной мерзости?
Воропаев помолчал. Потом сказал:
- Собственно, я не вправе располагать собою для посторонних целей...
- А вы уж как-нибудь расположитесь. Вот вы говорите - народ стонет. Но ведь от этого чуда-юда народ так застонет... Ну?
- Самое смешное, что вы правы, поручик, - сказал Воропаев. - Вечная история - твердить о страдающем народе, но едва только речь зайдет о конкретных поступках, отдельных людях из народа... - Видно было, что он думал о чем-то своем. - Недавняя дискуссия о методах помощи народу как раз вскрыла...
- Вы вот что, барин, - вклинился Платон. - Может, у вас, как у человека умственного, есть соображения, откуда на нас эта казнь египетская свалилась?
- Вот именно, свалилась, - сказал Воропаев. - Очень точное определение. Если желаете, кое-что покажу. Вы позволите, господин командир нашего летучего отряда, взять ружье?
- Даже почел бы необходимым, - сказал Сабуров.
Воропаев взбежал по ступенькам и скрылся в доме.
- Что он, в самом деле бомбой в подполковника? - шепнул Платон.
- Весьма похоже.
- Как бы он в нас из окна не засветил, право слово. Будут одни потроха по веткам болтаться...
- Да ну, что ты.
- Больно парень характерный, - сказал Платон. - Такой шарахнет. Ну, коли сам вслед мириться побежал... Ваше благородие?
- Ну?
- Не похож он на купленного. Такой если в драку - то уж за свою правду. Только неладно что-то получается. С одной стороны - есть за ним какая-то правда, чуется. А с другой - как же насчет поносных слов в адрес священной особы государя императора?
- Господи, да не знаю я! - с сердцем сказал Сабуров.
- Эх ты, Господи Боже - все правду ищут, и у всех она своя. Неуж ее, одной, так-таки и нету?
Показался Воропаев с хорошим охотничьим ружьем. Они повернулись было к лошадям, но Воропаев сказал:
- Вот сюда, господа. Нам лесом.
Они обошли дом, оскользаясь на лопухах, спустились по косогору и двинулись лесом без дороги. Сабуров, глядя в затылок впереди шагавшему Воропаеву, рассказывал уже в подробностях, как обстояло дело на постоялом, как сдуру принял страшную смерть ротмистр Крестовский, великий любитель устава и порядка, с присными.