- Коемуждо воздается по заслугам его, - сказал Воропаев, не оборачиваясь. - Зверь. Там с ним не было такого кряжистого, в партикулярном?
- Смирновский?
- Свели знакомство?
- Увы, - сказал Сабуров.
- И он здесь. Значит, обложили. Ну, посмотрим...
Деревья кончились, и началось болото - огромное, даже на вид цепкое и глубокое. И саженях в трех от краешка сухой твердой земли из бурой жижи возвышалось нечто странное - будто бы верхняя половина глубоко ушедшего в болото громадного шара, и по широкой змеистой трещине видно, что шар пуст внутри. Полное сходство с зажигательной бомбой, что была наполнена горючей смесью, а потом смесь выгорела, разорвав и самое бомбу - невиданный шар покрыт копотью, окалиной, гарью. Только там, где края трещины вывернуло наружу, виден его естественный цвет - сизо-стальной, явно металлический.
Поручик огляделся, ища камень. Не усмотрев такового, направил туда кольт и потянул спуск. Пуля срикошетила с лязгом и звоном, как от броневой плиты, взбила в болоте фонтанчик жижи.
- Бомба, право слово, - сказал Платон. - Только это ж какую нужно пушку - оно сажени две в обхвате... Такой пушки и на свете-то нет...
- Вот именно, у нас нет, - сказал Воропаев. - А на Луне или на Марсе, вполне вероятно, сыщется.
- Эт-то как это? - у казака отвалилась челюсть.
- Вам, господин поручик, не доводилось ли читать роман француза Верна "Из пушки на Луну"?
- Доводилось, представьте, - сказал Сабуров. - Давал читать поручик Кессель. Он из конной артиллерии, так что сие сочинение читал с интересом профессиональным. И мне давал. Лихо завернул француз, ничего не скажешь. Однакож это ведь фантазия романиста...
- Вот и подтвердилась фантазия.
- Но как же это?
- Как же это? - повторил за Сабуровым и Платон. - Ваше благородие, неужто можно аж с Луны или другой небесной планеты в нас - бомбою?
- А вот выходит, что можно, - сказал Сабуров в совершенном расстройстве чувств. - Как ни крути, получается - можно. Вот она, бомба.
Бомба действительно вздымалась совсем рядом, и до нее при желании легко было добросить камнем. Она неопровержимо убеждала. Очень уж основательная была вещь. Вряд ли найдется такая пушка на нашей грешной планете...
- Я не спал ночью, когда она упала, - сказал Воропаев. - Я, м-м... занимался научными опытами. Вспышка, свист, грохот, такой удар, что дом подпрыгнул. Потом что-то темное вдаль уползло.
- Мартьян говорил про огненного змея, - вспомнил Платон. - Вот он, змей...
Все легко складывалось - огненный змей, чудовищных размеров бомба, невиданная тварь, французский роман; все сидело по мерке, как шитый на заказ хорошим портным мундир...
- Я бы этим, на Луне, руки-ноги поотрывал вместе с неудобосказуемым, мрачно заявил Платон, высматривая на небе место, где могла находиться невидимая сейчас Луна. - Это ж как если б я соседу гадюку в горшке во двор забросил... Суки поднебесные...
- А если это и есть лунный житель, господа? - звенящим от возбуждения голосом сказал Воропаев. - Наделенный разумом?
Они ошарашенно помолчали, переваривая эту мысль.
- Никак невозможно, барин, - сказал Платон. - Что же он тогда, стерва, жрет все и всех, что попадется? Турок на что басурман, настолько на нас не похож, форменный лунный житель, а людей, однако, все ж не жрет...
- Резонно, - сказал Сабуров. - Лунную мартышку какую-нибудь завинтили внутрь ради научного опыта...
- Я вот доберусь, такой ему научный опыт устрою - кишки по закоулочкам...
- Ты доберись сначала, - хмуро сказал Сабуров, и Платон увял.
Они оглянулись на огромную бомбу, закопченное треснувшее полушарие.
- К ночи утонет, - сказал Воропаев. - Вот, даже заметно, как погружается. А хляби здесь глубокие. Никак его потом не выволочь, такую махину...
- И нечего выволакивать, - махнул рукой Платон.
- Вот что, господин Воропаев, - осторожно начал Сабуров. Он не привык к дипломатии, тем более в таком деле, и слова подыскивались с трудом. - Я вот что... Тварь эту вы видели ночью, мимоглядом, а мы наблюдали белым днем в деле. Тут все не по-суворовски - и пуля дура, и штык вовсе бесполезен. Не даст подойти, сгребет...
- Что же вы предлагаете?
- Поскольку господина Гартмана вы, как бы это деликатнее... использовав бомбу... я и решил, что в эти места вы забрались, быть может, изготовить нечто схожее... И ночью, вы сами признались, не спали. Мастерили, а? "Научный опыт" мастерили?
И по глазам напрягшегося в раздумье Воропаева Сабуров обостренным чутьем ухватил: есть бомба, есть!
- Я, признаться, не подумал, господин Сабуров... - нигилист колебался. - Ведь это вещь, которая некоторым образом принадлежит не только мне... Вещь, которую я обязался товарищам моим изготовить в расчете на конкретные и скорые обстоятельства... И против чести нашей организации будет, если...
- А против совести твоей? - Сабуров круто развернулся к нему. - А насчет того народа, который эта тварь в клочки порвет, насчет него как? Россия, народ - не ты рассусоливал? Мы где, в Сиаме сейчас? Не русский народ оно в пасть пихает?
- Господи! - Платон бухнулся на колени и отбил поклон. - Барин, я георгиевский кавалер, прадеды мои этак не стаивали, а перед тобой вот стою! Ну, дело требует!
- Встаньте, что вы... - бормотал покрасневший Воропаев, неуклюже пытаясь его поднять, но урядник подгибал ноги, не давался:
- Христом Богом прошу! Турок ты, что ли? Не дашь - свяжу, весь дом перерою, а найду! Сам кину!
- Вы же не сумеете...
- Казак все сумеет!
- Хотите, и я рядом на колени встану? - хмуро спросил Сабуров, видя, какое внутреннее борение происходит в этом человеке, и пытаясь его усугубить в нужную сторону. - Сроду бы не встал, а сейчас...
- Господа, господа! - Воропаев покраснел, как маков цвет, на глаза даже слезы навернулись. - Что же вы на колени, господа, сие мерзко для души человеческой... Ну, согласен я! Дам бомбу!
...Бомба имела вид шляпной коробки, обернутой холстом и туго перевязанной крест-накрест; черный пороховой шнур торчал сверху. Воропаев вез ее, держа перед собой на шее лошади. Сабуров с Платоном сперва сторонились, потом привыкли. Справа было чистое поле, и слева - поля с редкими чахлыми деревцами, унылыми лощинами. Впереди, на взгорке - полоска леса, и за ним - снова поле, открытое место, протяженное, хоть задавай кавалерийские баталии с участием многих эскадронов. Животы подводило, и все холодело внутри от пронзительной смертной тоски, плохо совмещавшейся с мирным унылым пейзажем и оттого еще более сосущей.