— Тридцать, — отвечали они.
Это значило семь миль. Мы делали одну милю в час — следовательно, нам необходимо еще семь часов. А было уже полседьмого утра; следовательно, мы прибудем в Поти не ранее трех или четырех часов дня.
Ах! Как я жалел о своем тарантасе, о ямщиках, которых можно было наказывать за медленную езду, об оврагах, в которые валились оползни с гор, о кремнистых и шумных потоках, через которые мы переезжали, и даже о самом песчаном море ногайских степей, которое имело по крайней мере берега! А здесь, на этой реке с поэтическим именем, на которое мы уже перестали обращать внимание, нам надо было покориться прихотям двух медлительных гребцов, являющихся одновременно и символом и воплощением бессилия.
Между тем время шло: солнце, восход которого мы видели, достигло своего зенита и начало уже склоняться к западу, освещая один и тот же пейзаж — великолепные горы, девственные и необитаемые леса.
Им я уже начинал предпочитать неровные берега Луары.
Наконец, около трех часов, сквозь огромное устье Фаза — с утра река, видимо, стала расширяться — мы начали замечать не то равнину, не то широкое болото, окаймленное тростником: если еще не видно было моря, то по крайней мере чувствовалась его близость.
Мы круто повернули налево, в канал, идущий вокруг острова и соединяющий оба рукава Фаза.
Нет ничего прелестнее этого канала, даже зимой обозначаемого деревьями причудливой формы, ветки которых сплетаются между собою в виде колыбели над скользящими по каналу лодками.
Вскоре мы вошли в нечто похожее на озеро и за версту впереди реки заметили судно. Мы вскрикнули от радости — пароход еще не отправлялся. Продвигаясь вперед, мы напрасно искали под реями трубу.
Потом мы сообразили, что Поти морской портовый город, а в таком городе не может быть, чтобы находилось только одно судно.
И в самом деле, по мере нашего приближения мы убеждались, что реи принадлежали не пароходу, а небольшому купеческому брику в двести пятьдесят или триста тонн.
Парохода же на всем пространстве, куда могло достигать зрение, не было и в помине. Мне оставалась единственная надежда: я читал, не знаю где, кажется, у Аполлония Родосского, что на Фазе есть отмель, непроходимая для судов большой осадки. Может быть, наш пароход стоит за этой отмелью, и мы увидим его с какой-нибудь другой точки.
Вот с какой точностью автор поэмы «Аргонавтика» описывает устье Фаза:
«Аргонавты, предводительствуемые Аргусом, знавшим эти страны, прибыли наконец на самую отдаленную оконечность Понта Эвксинского и у устья Фаза сложили паруса, спустили реи, сняли мачту и заперли все вовнутрь корабля. Потом вошли в канал реки, пенящиеся воды которой, журча, уступали усиленным ударам весел.
На левой стороне возвышались горы — Кавказ и Эа, на правой было поле, посвященное Марсу, где руно, повешенное на ветви дуба, охранялось драконом, бодрствовавшим беспрерывно.
Тогда Язон, взяв золотую чашу, наполненную чистым вином, сделал возлияние на реке, прося местных богов-хранителей быть к нему милостивыми и позволить приплыть к берегу под счастливым предзнаменованием.
— Друзья, — сказал Анцей, — мы плывем по Фазу и вот прибыли в Колхиду. Теперь пусть каждый из нас поразмыслит, должны ли мы испытать перед Эетом силу своего убеждения, и нет ли другого средства достичь конечной цели наших желаний.
Пока он говорил, Язон по совету Аргуса скомандовал, чтобы корабль двинулся в соседнее болото, покрытое густым тростником. Там бросили якорь, и герои провели ночь на корабле, с нетерпением ожидая восхода зари, которая не замедлила появиться».
За исключением города Эа и Золотого руна, это описание еще и ныне верно. Кавказ все на том же месте; Марсово поле — это обширная грязная площадь, где возвышается Поти. Лес такой же густой поныне, как и при Язоне.
Приближаясь к устью Фаза, мы увидели болото, заросшее тростником, где аргонавты спрятали свои корабли.
Каким образом Кутаис может быть Эа, если Эа виден был в устье Фаза и господствовал над ним? Но, любезные читатели, это меня не касается: я не ученый, а так себе — знающий только кое-что. Обратитесь к Д'Анвилю.
Наш каюк — название лодок, плавающих по Риону — пристал к берегу.
Один из лодочников сошел, подтянул лодку, и мы пристали наконец к столь желанному Потийскому полуострову, где сразу же по колено завязли в тине.
Мы немедленно справились насчет парохода: он пришел 20-го и ушел 21-го числа, т. е. накануне. Таким образом, день, когда мы оставим Поти, зависел теперь от милосердия всевышнего.