Когда горцы выкупают своих товарищей, попавших в руки русских, они дают четырех донских казаков или двух татарских милиционеров за одного чеченца, или черкеса, либо лезгина; но они меняют только линейного казака на одного горца.
Никогда не выкупают горца, раненного пикой: если он ранен пикой, то ergo ранен донским казаком. Зачем выкупать его, если он имел глупость получить рану от такого неприятеля?
По этой же причине не выкупают и человека, раненного сзади. Эта мера объясняется сама собой: человек, раненный сзади, очевидно был ранен, когда убегал.
Итак, наш конвой состоял из «Гавриловичей» — это не утешало, особенно при тумане, который окружал нас со всех сторон.
В таком положении мы проехали с заряженными ружьями верст десять или двенадцать до следующей станции, встретив на пути две укрепленные и обнесенные палисадом деревни — Каргалинскую и Щербаковскую.
Главнейшее оборонительное сооружение этих деревень, ожидающих ежеминутно нападения чеченцев, состоит из широкого рва опоясывающего каждую из них со всех сторон. Забор из колючки заменяет стену и представляет большие трудности при взятии станицы приступом. Помимо этого, каждый дом, который легко может превратиться в крепость, окружен решетчатой стеной на шесть футов вышины: некоторые станичники, кроме того, устраивают еще и небольшую стену с бойницами. У ворот станицы, где стоит часовой, насыпан курган, откуда можно наблюдать днем и ночью на посту. Их сменяют каждые два часа. Ружья их всегда заряжены, лошади оседланы.
Каждый мужчина в этих станицах, с 12-ти до 50-летнего возраста, уже солдат. Он сам создает себе ореол, легенду о себе — кровавую, убийственную, страшную, могущую соперничать с теми, которые так поэтически рассказывал Купер.
Мы прибыли на станцию Сухой пост. Тут нас ожидало великолепное зрелище.
Солнце, некоторое время боровшееся с туманом, наконец пронзило его своими лучами. Широкие полосы тумана делались все более и более прозрачными, и сквозь них мы начали различать неподвижные силуэты. Только были ли это горы или облака, — мы еще несколько минут не понимали. Наконец солнце взяло свое, остаток тумана рассеялся клочками, и вся величественная горная линия Кавказа от Шат-Абруза до Эльбруса развернулась перед нами.
Казбек, поэтический эшафот Прометея, возвышался посредине своей снежной вершиной.
Мы остановились на минуту в изумлении перед блестящей панорамой. Это не походило ни на Альпы, ни на Пиренеи, это было вовсе не то, что мы когда-то видали, что приходило на память и что представляло нам наше воображение. Это был Кавказ — театр, где первый драматический поэт древности поставил свою первую драму, героем которой был Титан, а актерами — боги.
Как я сожалел о моем томике Эсхила. Я бы снова прочел о моем Прометее от первого до последнего стиха.
Понятно, почему греки заставили мир сойти с этих великолепных вершин.
Вот преимущество стран с богатой историей перед странами неизвестными: Кавказ есть история богов и людей.
Гималаи же и Чимборасо не что иное, как только две горы, одна в двадцать семь тысяч футов вышины, а другая в двадцать пять тысяч. Самый высокий пункт Кавказа имеет только шестнадцать тысяч футов, но он послужил пьедесталом Эсхилу.
Я не мог упросить Муане срисовать то, что он видел. Как изобразить посредством карандаша и листа бумаги одно из самых величественных творений Создателя?
Впрочем, Муане сделал такую попытку, а всякая попытка — первое доказательство божественного свойства человеческого гения. Успех — последнее.
Глава IV
Русские офицеры на Кавказе
Когда лошади были запряжены и рисунок завершен, мы тронулись в путь. Мы не интересовались более ни чеченцами, ни черкесами; если бы нам даже не дали конвоя, то, вероятно, мы не заметили б этого, так мы были поражены величественным видом Кавказа.
Солнце словно гордилось победой над туманом и блистало во всем великолепии. Это была не осень, как в Кизляре: это было лето во всем его блеске, со всей его теплотой.
Орлы описывали необозримые круги в поднебесье. Их крылья не двигались, будто застыли. Двое поднялись с равнины и сели за версту от нас на дерево, где нынешней весной они свили себе гнездо.
Мы ехали по узкой и грязной дороге с огромными болотами по обеим сторонам; эти болота были населены всевозможными птицами. Пеликаны, стрепеты, бакланы, дикие утки — каждый вид имел там представителей. Опасность для человека была причиной безопасности животных в этих пустынных местах, населенных только пожирателями человеческого мяса; охотник подвергается опасности сделаться дичью, когда охотится за другими животными.