Оторвавшись от преследователей и переночевав в Сибилевском хуторе, отряд Грекова перешел на левый берег реки Глубокая и, не зная, как прошел бой за станцию, решил вернуться к тому месту, откуда должен был наступать отряд Чернецова. После полудня он был на северо-восточных высотах, обнаружил свежие стреляные гильзы от орудия и наши следы. Задерживаться возле станции грековцы не стали и пошли вслед за нами, но вскоре, они услышали шум нашего с голубовцами сражения и заметили вражеские разъезды. Партизаны затаились в одном из оврагов, которых вокруг было предостаточно, и ждали наступления темноты. Как только сумерки окутали степь, они пошли на прорыв к Каменской, и напоролись на меня с Чернецовым, да окруживших нас голубовских предателей.
Наших преследователей порубали вмиг, но двое все же ушли. Ночь. Степь. Овраги. Спускается легкий мороз. Незнакомая местность и на пути к Каменской полтысячи враждебно настроенных казаков. Где-то впереди отдаленные крики, звучат одиночные выстрелы, мелькают огни, а на железнодорожном полотне справа пыхтит паровоз. Думать особо некогда и Греков поворачивает своих партизан на восток.
Обходя овраги, скачем часов до четырех утра, и оказываемся неподалеку от станицы Калитвенской, родного поселения полковника Чернецова. К людям не выходим, и останавливаемся на привал километрах в двух от станицы, у тихой речной заводи Северского Донца. Полковника снимают с лошади и кладут на попону. Молоденький фельдшер из отряда Грекова, сноровисто разводит костер, ставит рядом котелок с водой и готовит иглы для зашивания ран. Пока он готовится к операции, я занят тем, что разминаю затекшие кисти рук нашего командира. Проходит какое-то время, и он приходит в себя.
- Где отряд? - еле слышно шепчет он.
- Ушел к Каменской.
- Кто еще с нами?
- Из нашего отряда никого.
- А люди вокруг?
- Это Греков со своими.
На мгновение полковник замолкает, судорожно сглатывает, а я подношу к его губам предусмотрительно протянутую фельдшером флягу с уже подогретой водой. Полковник делает пару глотков и задает еще один вопрос:
- Где мы?
- В двух километрах от Калитвенской.
- Слева или справа?
- Справа.
- Отлежаться надо... там, на окраине станицы... дом стоит... крыша черепичная... дядька мой живет... он не сдаст и укроет.
Чернецов снова теряет сознание, а я, сам себе говорю:
- Понял, командир.
Вскоре фельдшер начинает свою работу, отдирает запекшуюся тряпку, которую я наложил полковнику на рассеченный бок, промывает рану и начинает латать дыру в теле Чернецова. Дело свое он знает хорошо и уже через пятнадцать минут, операция в полевых условиях окончена. Так и не пришедшего в себя полковника, грузят на закрепленную меж двух коней попону, и я объясняю Грекову, что еще одного перехода командир не выдержит и его необходимо спрятать у людей.
Рассвет уже недалек, время поджимает, и десяток всадников широким наметом вдоль речного берега идет к Калитвенской. Дом с черепичной крышей находим не сразу, солнышко только показывается из-за горизонта и еще не развиднелось. Однако один из партизан все же находит дом Чернецовского родственника и, зайдя с огорода, под лай двух здоровых дворовых псов, которые сидят на цепи, я стучусь в небольшое окошко.
Первое что слышу, это шум передергиваемого затвора. Сам хватаюсь за пистолет, потертый "наган", обменянный у грековцев на "маузер", и слышу скрипучий голос:
- Кого там черти принесли?
- Я от Василя.
- Какого Василя?
- Чернецова.
- Ох, ты... - в доме что-то с грохотом падает на пол, открывается входная дверь и передо мной стоит невысокого роста встревоженный пожилой человек в одном нижнем белье, накинутом на плечи полушубке и с карабином в руках. - Что случилось?
- Ранен он, сейчас без сознания, но говорил, что у вас можно пересидеть.
- Он далеко?
- Нет, за огородом.
- Что с огорода зашел, то правильно. Тяни его во флигель, - двоюродный дядька Чернецова, которого, как я позже узнал, звали Ефим, указал на небольшую постройку во дворе.
Сказано-сделано, с помощью партизан затянул полковника во флигелек, где уже топилась печка, распрощался с Грековым, помог Ефиму замести следы подков у плетня, и так началась наша подпольная жизнь. Ночь во флигеле, а день в подвале, и так две недели подряд. Как нас никто не обнаружил, до сих пор удивляюсь, а с другой стороны, если в Калитвенской все, как и у нас в Терновской, то своих, а Чернецов был именно из таких, не сдадут, и здесь не важно, за кого ты воюешь. По крайней мере, на начало Гражданской войны, дела обстояли именно так.