Может быть, перед бронепоездом, если бы он был неожиданностью, казаки и отступили, но при выдвижении к Романовскому мы знали, на что шли, а потому, только впереди задымили чужие паровозные дымы, я дал команду остановиться и всем бойцам покинуть головной эшелон. Казаки сыпанули на грунт и частью, вместе со вторым эшелоном, откатились назад по железнодорожному полотну, а частью, вместе с орудиями на фланги. Возле головного паровоза остались только четыре десятка добровольцев. В основном те, кому в этой жизни терять нечего.
Прошло с десяток минут, появился "Коммунар" и эшелон с пехотой. Остановка. Враг насторожен, и не понимает, что на встречных путях делает еще один паровоз и десяток вагонов. Выдвигается разведка, но ее встречают огоньком из полутора десятков ручных пулеметов, и она откатывается назад. Головное орудие "Коммунара" делает выстрел, и метрах в ста от железнодорожных путей взлетает к небесам огромный ком земли. Больше выстрелов нет, большевики решили не рисковать повреждением путей, и перешли в наземную атаку.
Из следующего за "Коммунаром" эшелона появилась пехота и густыми нестройными цепями устремилась вперед. В лоб красных встретили пулеметы, а с флангов ударила артиллерия. Идущие в наступление дербентцы откатились назад, и вперед, стреляя из орудий по обе стороны от своего пути, покатил бронепоезд. Видимо, Одарюк надеялся пробить себе путь контрольной платформой и выдавить эшелон дальше по колее. Однако три трехдюймовки и гаубица не дали ему этого сделать. Наши снаряды рвались вблизи "Коммунара" и красный начальник Кавказского отдела решил временно отступить назад в Романовский.
Поступил Одарюк разумно, и мысль его была понятна. Он хотел подтянуть резервы и снова атаковать, вот только возвращаться ему было некуда, поскольку одним стремительным наскоком большой хутор Романовский уже был взят восставшими казаками, а железнодорожные пути оказались заблокированы подорванным железнодорожным полотном. Как итог, в чистом поле бронепоезд и эшелон, делай что хочешь, а более чем четыре версты железнодорожного полотна, ты не контролируешь. Был ли для комиссара Кавказского отдела хоть какой-то достойный выход из этой ситуации? Нет, не было, и все потому, что он находился на враждебной для себя территории, а ближайшие части Красной Гвардии, не знавшие, о его бедственном положении, были от него далеко.
Бронепоезд замер на месте и, пытаясь нащупать опасную для него гаубицу, только лениво постреливал из двух своих орудий. Как мы узнали позже, боевые расчеты других орудий и пулеметов, в это время митинговали вместе с уцелевшими дербентцами и решали, что же делать дальше. Солдаты и экипаж бронепоезда были склонны к тому, чтобы вступить с нами в переговоры, но власть комиссара все еще была сильна, и он, толкнув зажигательную речь, убедил бойцов, что необходима еще одна атака, и направляться она должна на наши спрятанные в балках орудия.
Новая атака красной пехоты, но в ней не было пыла и решительности, и солдаты откатились обратно к бронепоезду и эшелону. Затишье и новый митинг. К нам подходит еще пять орудий 6-й Кубанской батареи и около трехсот всадников, во главе которых, мой старый знакомец сотник Алексей Тимофеевич Жуков. Под ним чистокровный жеребец кабардинец, а сам сотник, как на праздник, в новой черной черкеске с серебряными газырями, и выглядит почище любого парадного генерала, строен, торжественен и горд. Он спрыгивает с седла наземь, и мы обнимаемся, сотник хлопает меня по плечу и говорит:
- Вовремя ты к нам на подмогу подоспел, Константин. Еще бы день-другой, и разогнали нас.
- Ничего, чай не чужих людей выручаю, а своих братьев.