Выбрать главу

               На это Левко пожал плечами и возражать не стал. Он понял, что его

 вчерашняя встреча с отшельником - проделка злого демона, который воспользовался моментом, когда его добрый Ангел - хранитель по какой-то причине ненадолго потерял его из виду.

                Но после того, как он распрощался с гостеприимными жителями хутора,

 расспросив их подробно о своем дальнейшем пути, Левко все-таки решил еще раз взглянуть на тот самый холм.

                Как это ни странно, он обнаружил скит отшельника на том же самом месте, что и вчера. Однако на этот раз престарелый обитатель сам пригласил бурсака в

 свое жилище. Когда Левко вошел, согнувшись в три погибели, отшельник униженно склонился перед ним, восклицая:

               - Прости меня, Христа ради Божий человек!

               - Вам не следует стыдиться того, что  отказали мне в ночлеге, Старче. Вы ведь направили меня на хутор, где мне оказали радушный прием, и я благодарен вам за это.

              - Мне не за то стыдно, - сказал отшельник, - я все равно не вправе давать приют смертным. Стыд сжигает меня из-за того, что вы видели меня в моем подлинном обличьи. Ведь тем Упырем, который на ваших глазах пожрал тело усопшего прошлой ночью,  был я. Сжальтесь надо мной, Божий человек, и позвольте мне поведать вам мой тайный грех, за который я и был ввергнут в этот страшный образ.

               Давным-давно, так давно, что я уж и не помню когда, я был священником в

 этом малонаселенном краю. На много верст вокруг здесь не было никого, кроме меня, кто мог бы совершать церковные обряды. Поэтому жители Дикого поля вынуждены были приносить своих умерших сюда, зачастую находясь в пути по нескольку дней. Сперва я ревностно служил Богу и справно исполнял возложенные на меня церковные обязанности. Но со временем меня обуяли гордыня и корысть... Поскольку, я был один священник в этих местах, я понял, что могу извлекать прибыль из своего положения... Я пренебрег своим священным долгом. Грубо отказывая родным покойного, я вымогал у них подношения в виде еды, одежды, злата и серебра. За эти гнусные деяния Господь покарал меня, обратив после смерти в Упыря.

               И с тех самых пор я вынужден питаться телами людей, умерших в этом краю.

 Я пожирал каждого, и вчера вы видели меня за этим занятием…

               Теперь же, Святой отец, я умоляю вас не отвергать моей просьбы:

 прочтите молитву и помогите этим избавиться мне от того ужаса, в коем я пребываю бесконечно долго.

               Высказавшись и облегчив душу, старец покорно опустился наземь пред Левком.

               Пораженный до глубины души, бурсак, встав на колени, глубоко склонился в поклоне и зашептал «Отче наш». Трижды прочел он молитву, уйдя душою к Господу и отрешившись от земного, а когда поднял голову, увидел, что отшельник исчез. Исчезла и его обитель…

              А себя Левко обнаружил  стоящим на коленях в высокой траве возле древнего, вросшего в землю и покрытого мхом каменного креста, истертого временем и непогодой. На шероховатой, побитой ветрами поверхности каменного изваяния, еще можно было прочесть чудом сохранившиеся буквы, складывающиеся в слова «раб божий»…

Как Чуб и Калина невест искали

                     Жили как-то на Хортице два казака-побратима – Чуб и Калина. В славные походы ходили, добре воевали и ляха, и турка, и татарина крымского. Так в походах да битвах годы проходили. Однажды сели два казака на берегу Днепра и загоревали, щёки подперев.

                     - Ты чего зажурился, Чуб? 

                     - А ты чего носа повесил, Калина?

                     - Да думаю я, брат Чуб, не пора ли в «гнездюки» податься? Ведь годы да раны возвышают душу казацкую, да вот тело не жалеют… Не дай Бог, помру от ран, кто мой род казацкий продолжит?

                      - Э-э, да ты, брат Калина, никак мои думки читаешь? Я ить о том же задумался! И что мы делать будем с тобою? Где жинок искать?

                      - Я знаю, где. На косе Долгой, что в Азов-море длинным языком уходит. Только там растёт тамариск, и только там девчата пахнут полынью приморской, кермеком и латуком. Давай, брат Чуб, туда поплывём!

                      На том и порешили. Пошли казаки к атаману, кинули шапки оземь и объявили о своём решении уйти из Сечи Запорожской.

                      Зажурился атаман, что такие добрые казаки уходят, только что ж, каждому казаку надо семя своё на земле оставить, чтобы во века грядущие не было переводу казацкому роду.

                      Два дня и три ночи плыли казаки на «чайке» до косы Долгой. Наконец, ранним утром третьего дня бросили якорь в бухте тихой да ласковой. Смотрят, сети кругом на кольях развешаны для просушки, рыбы на солнышке вялятся…

                      Тут встреч им старец вышел с бородою седой до пояса.

                      Поклонилися казаки старцу, и, чтобы не толочь воду в ступе, молвил Чуб:

                      - А что, батьку, слыхали мы промеж казаков в Сечи балачки такие, что здеся, на косе Долгой самые красивые девчата живут. Так ли это?

                      - Так и не так! – ответствовал старец. – Есть у меня две дочери – одна красавица писанная, а другая – как все. Не сказать, что дурнушка, но и не красавица.  Пойдёмте в курень, там и поговорим, там и на девчат посмотрите!

                      Только увидали казаки девчат, тут же Калина и говорит своему другу:

                      — Всё, я нашёл своё счастье, остаюсь здесь и женюсь на дочери рыбака.

                      — Да, старшая дочь красавица, каких поискать, - зажевав ус, промолвил Чуб. - Ты сделал правильный выбор — женись. Только мне другая дочь не приглянулась!

                      — Так на ней-то я и женюсь! – сказал Калина.

                      — Да ты с глузду что ли спятил? Она же такая,… ну, как все!

                      — Я решил, братик! Остаюсь!                

                      А  надо тут сказать, панове, что у рыбаков на косе Долгой было принято давать за невесту выкуп. Хорошая невеста-красавица стоила десять золотых дукатов…

                     - Да я на невольничьем рынке в Кафе за десять золотых дукатов куплю себе двадцать красавиц! - узнав о выкупе, молвил Чуб.

                    Он долго не думал - поплыл дальше в поисках своего счастья, а жених пошёл свататься.

                     — Что ж, старче, я хочу взять замуж твою дочь и даю за неё десять дукатов!

                     — Одобряю твой выбор, - ответил старец. - Моя старшая дочь красавица, умница, и она стоит десяти дукатов. Я согласен.

                     — Нет, старче, я хочу жениться на твоей младшей дочери.

                    — Ты что, шутишь? – удивился старец. - Не видишь, она же такая… не очень.

                    — Но я хочу жениться именно на ней!

                    — Хорошо, казак, пусть будет по-твоему! Но как честный человек я не могу взять десять дукатов выкупа, она того не стоит. Я возьму за неё три серебряных талера.

                    — Э-э, нет, старче, она стоит десять золотых дукатов, и даже больше, и я хочу заплатить именно эту сумму выкупа.

                    - Воля твоя, козаче!

                    Скоро и свадьбу сыграли. И увёз Калина свою супругу на Хортицу, где в зимовнике построили ему казаки хатку ладную с банькой, с яслями для птицы да с загоном для скота.

                    Прошло несколько лет, и воротился на Хортицу друг Чуб, так и не нашедший себе супругу. Решил навестить он старого  товарища и узнать, как у него жизнь сложилась с дочерью рыбака. Идёт он улице, со знакомыми казаками раскланивается, а навстречу ему вдруг! женщина неземной красоты. Он чуть было дар речи не потерял, завидев красоту такую! Он её спросил, как найти его друга Калину. Она показала. Приходит и видит: сидит его друг, корзину плетёт, а вокруг детишки бегают.