Индианка нежно поглядела в расстроенные глаза Луки, прижалась к нему горячим телом. Он ощутил теплоту ее уже выросшего немного живота. Это взволновало еще сильнее. Спросил участливо:
– Как наш малыш, Ката? Растет?
– Растет, Люк! Все хорошо. Не беспокойся, прошу тебя.
– Как же не беспокоиться, если ты ввязываешься постоянно в самые опасные и трудные предприятия! Ты не обязана во всем этом участвовать. Это дело мужчин. Может, останешься со мной и переждешь войну у нас?
Она улыбнулась снисходительно. Лука понял, что уговаривать бесполезно.
– Ты же знаешь, что я не могу уйти от своего народа, но я буду осторожна.
– Знаешь что? Надо достать тебе французское платье. Ты ничем не отличаешься от смуглых француженок и, в случае захвата французами, легко выдашь себя за белую женщину, которая была в плену у индейцев. Сделай это для меня, Ката!
Она задумалась, потом улыбнулась и, кивнув, ответила:
– Ты уверен, что я смогу носить французское платье?
– Если ты несколько лет провела в плену, то могла и отвыкнуть носить европейскую одежду.
Она не ответила, потянулась губами к нему. Луке было радостно, что она не забыла его поцелуев. Они жадно ласкали друг друга, пока индианка не показала, что готова соединиться с любимым.
Лука едва сдерживался от грубости. Это ему удавалось, а Катуари не выдержала, заметив лукаво и даже с долей врожденного кокетства:
– Ты был излишне осторожен, Люк! Но и так все получилось восхитительно, любимый! Я подарю тебе хорошего сына.
– А если будет дочь? Ты будешь недовольна?
– Я да, а ты? Что ты на это скажешь, Люк?
– Конечно, сын был бы лучше, но я не обижусь, если родится дочь. Она будет такая же красивая, как и ты.
– Она должна быть намного красивей, Люк! Ведь мы зачали ее в любви, милый!
– Это верно, дорогая.
– Однако ты какой-то замкнутый, переживаешь о чем-то. Что тебя беспокоит, любимый? Расскажи мне.
Лука сделал непонимающую гримасу, пожал плечами, заметив беспечно:
– Право, не знаю, что и ответить. Разве что беспокойство о постройке судна и неприятных слухах. Больше ничего, уверяю.
– Может, Назар тебя беспокоит? Я знаю, что он влюблен в меня. Это серьезная причина для волнения.
– Не думаю, Ката. Мы все же друзья и многое вместе пережили.
– Как у вас говорят, Люк, от любви до ненависти всего один шаг. И часто он оказывается так мал, что сделать его не представляет труда. Помни об этом.
Они расстались. И Лука так и не понял, что, кроме желания встретиться с ним, привело ее сюда. А может быть, именно это желание и было главной причиной?
Он вернулся домой уже вечером. Жана поблизости не было. Лука шел один и раздумывал, что его ждет в ближайшем будущем.
Утром на верфи появились три индейца. Они о чем-то говорили с Жаном, и Лука поспешил к ним.
– Что это за люди, Жан? Что им нужно здесь?
– Это от Катуари, Люк, – тихо ответил он. – Пришли помочь в работа. Они с недостаток. Воин плохо.
– Что за недостатки? Поясни, а то я не понимаю.
– Вот этот и этот, – указал на двоих, – хромые и сильно. А третий болеть грудь и не можно много ходи. Давай им работа, Люк.
Лука удивился, подумал немного и согласно кивнул.
– Будешь ими руководить. Погляди, что они могли бы делать. – Лука улыбнулся, вспомнив Кату. Стало тепло на душе от ее заботы.
Однако дела все равно подвигались медленно. Слишком много было работы.
А события на острове развивались стремительно. Вблизи Бас-Тера индейцы напали на две усадьбы и вырезали поселенцев. Это взбудоражило народ. Быстро был сформирован отряд в полторы сотни мушкетов. Два десятка добровольцев на конях носились по округе, выискивая индейцев.
Ушли в отряд и Назар с Савком. Причем Савко не горел особым желанием, а больше шел за Назаром.
Дней десять спустя произошло большое сражение. Индейцы были оттеснены в предгорья Суфриера и там скрылись. Потери с обеих сторон были значительными. Вернулся и Савко, раненный стрелой в грудь. Его привез товарищ и оставил на попечение колдуна Эфу.
Лука не отходил от товарища, допытывался о Катуари.
– Даже не слыхал ничего про нее, – успокаивал друга казак. – К тому же я даже доволен, что получил стрелу. Рана пустяковая, но я теперь могу остаться здесь. Нас и так полегло больше двадцати человек за последние две недели.
– Так много? – удивился Лука.
– Что ты хотел? У них у половины были английские мушкеты. Правда, и мы у них выбили с полсотни человек. Да все это мне не по душе, Лука. Не стоило мне туда ввязываться.
– Пленные были? – допытывался Лука.
– Раненых добили, а нескольких пленных пытали, но что выпытали, мне неизвестно. Я как раз получил стрелу и уехал домой.
– Как ты считаешь, Савко, нашей усадьбе грозит что-нибудь?
– Бог его знает, Лука! Во всяком случае, поблизости от нас ни одна усадьба не пострадала. Больше по ту сторону горы. Но оружие надо держать наготове, это я знаю точно, Лука. А может, это твоя краля оберегает здешние усадьбы?
Сверкающие глаза Савка лукаво прищуривались, давая понять, что тайна Луки уже ни для кого не является тайной.
Исчез Жан. Лука целый день его не видел. Индейцы продолжали работать на верфи, а мальчишки нигде не было.
Лишь через три дня он появился, весь ободранный и измученный.
– Ты где пропадал, паршивец? – накинулся на мальчишку Лука.
– Быть лес, Люк. Хотеть сам поглядеть, что там делать.
– И что ты увидел? Говори же!
– Плохо, Люк! Карибы победить нет! Я плакать. Плохо!
– Ты в этом не виноват, Жан. Ты ведь очень даже многое сделал для своего народа. А Катуари? Ты ее нашел?
– Нет, Люк. Один кариб говорить, что она на гора. Прятаться.
Лука немного пришел в себя, поняв, что с Катой пока ничего страшного не случилось. Но смертельно захотелось увидеться, поговорить, убедить в бесполезности ее участия в этой бойне, исход которой предрешен.
Он понимал, что это пока невозможно, но мысль эта прочно засела в голове.
Всем было ясно, что война не закончена. Французы горели непреодолимым желанием покончить с карибами раз и навсегда и не успокаивались.
Отдельные группки индейских воинов еще появлялись то в одном, то в другом месте, с дерзостью отчаявшихся жгли усадьбы. За ними бросались отряды поселенцев, устраивали настоящую охоту.
А ряды карибов таяли почти каждый день. Их женщины и дети были первыми жертвами бойни, а мужчины горели мстительным огнем, мало помогавшим им.
Приехал Назар. Был он угрюм и неразговорчив. Лишь на следующий день у Луки появилась возможность разведать, что так повлияло на настроение друга.
– Знаешь, Лука, ты, видимо, был прав, отказываясь от участия в этой бойне.
– Что так, Назар? Чем ты расстроен?
– Ужасное зрелище! Такая жестокость! Причем совершенно бессмысленная и не оправданная. Резали, кололи всех без разбора. При чем тут малые дети и старухи? Всех уничтожали, как у нас говорят, до ноги. Ужасно! И это христиане! Жуть берет. Пираты – и те так не поступали.
– Говорят, что хуже войны ничего не может быть, – философски заметил Лука. – Идет уничтожение целого народа. Согласен, что это ужасно. Ты должен знать по книгам, как это было и у нас при нашествии татар. В Киеве никого не осталось живыми. А это тебе не горстка карибов в тысячу человек.
– Это верно. Но то были завоеватели, дикие и необузданные. А это французы! Цивилизованные люди! Словно татары. Но те хоть детей, баб да хороших мастеров в плен брали, а эти резали всех. А пленных брали лишь для пыток, чтобы выведать какие-то тайны.
Лука насторожился. Назар, конечно, не имел в виду его личное участие во всей этой истории, но одно упоминание о пытках пленных встревожило.
– Про индианку ничего не слышал? – осмелился спросить Лука. Тот покачал головой и замолчал. Потом сказал угрюмо:
– Попадись она им, тут же вспороли бы живот, как многим женщинам, особенно беременным. Как такое могут творить христиане?! В голове не укладывается!