— Ни, пане воевода, —сказал Кус: — вона у нас не те що не гуляща и не своевильна, а така, що ии николи не треба ни спынять, ни учить, вона и на ульщю николы не ходыла, де бува игрыще. Така слухняна, соромлива, греч-на... спытайте усих сусидив, уси в одын голос ничого не вымовлять про неи, тильки xopome.
— Так, может быть, встретилась с какою-нибудь подругою, а та ее зазвала к себе в гости, пошли у них промеж себя тары да бары, ночь захватила, она побоялась идти домой и осталась ночевать в гостях, — говорил воевода.
— Я и сам так спершу думав, — сказал Кус: — тильки вже б ий пора була вернуться давно. Николи такого случаю не бувало з нею, пане воевода.
— Так что же, что не бывало! Теперь в первый раз такой случай пришел! Я рад тебе, добрый человек, во всем помочь, написать велю войту, чтоб учинил розыск о ней по всем мещанским дворам, а сам я пошлю своих стрельцов по тем дворам, где есть становища наших царских ратных людей. Только я уверен, добрый человек, что не успеют произвести розыск по мещанским дворам, как твоя дочь к тебе явится.’ А я твою дочь вчера в церкви видал мельком, как она венчалась. Я с паном полковником там был. Славный молодец твой зять. И она красавица. Парочка нарядная. Полковник мне сказал, что жених тотчас после венца пойдет с козаками в поход. Мне так стало жалко, что я просил полковника: нельзя ли ради новожениого дела оставить его. Что же, мое дело сторона! Нам, воеводам, от великого государя не велено вступаться в казацкие дела. Будь покоен, добрый человек! Дочь твоя найдется, сама к тебе воротится, а не придет сама, так мы ее найдем, и я сам, самолично, приведу ее к тебе. На том даю тебе мое крепкое слово.
Кус поблагодарил воеводу за доброе слово и ушел.
Прошел день, прошел другой, третий — Ганна не возвращалась. Мать до того заметалась, что стала как безумная, и в речах ее мало было склада; от тоски напало на нее такое истомление, что пройдет несколько саженей и садится, либо совсем упадет на землю. Молявчиха первые дни очень сердечно принимала участие в беде, постигшей мать ее невестки; но на четвертый между. двумя бабами начались пререкания. Кусиха в своих сетованиях о дочери высказалась, между прочим, что «на лыху годыну>> повенчалась она с Малявкою, а Молявчиха оскорбилась такою выходкою и с своей стороны ядо.вито заметила, что Бог знает, где она делась, может быть, у ней на уме заранее; что-нибудь затеяно было, а может быть, ее родители знают, где теперь их дочь, знают, да не скажут!
— Не такого зятя нам було б добуты, а другого кого-небудь, то може б дочка наша цила була! — сказала Кусиха. ,
— Не такого подружья треба б' моему сынови, а мени нсвистки! — произиесла Молявчиха.
' Мать Молявки-Многопеняжного ставила Кусихе на вид, Что Молявка родом значнее каких-нибудь Кусов, и Кусы должны бы себе за честь считать, что роднятся с Молявка-ми. Кусиха упрекала, что Молявки хотят загарбать Кусово достояние и для этого входят с ними в свойство: Кусы и Малявки, хоть и одинаково козаки, но Кусы старинные от прадедов и прапрадедов черниговские козаки, а Молявки так себе какие-то прибыши.
С таких едких замечаний начались взаимные ругательства, а наконец и проклятия.
— А щоб твоя дочка не знайшлася, а так бы скризь землю пийшла! Негодныця вона! — сказала Молявчиха.
— А щоб твий сын з войны не вернувся! — крикнула Кусиха.
Спор дошел до того, что Молявчиха плюнула на Куси-ху, а Кусиха плюнула на Молявчиху. Молявчиха сказала, что с этих пор нога ее не будет в Кусихиной хате, а Кусиха сказала, что было бы лучше всего, когда бы и прежде ни Молявчиха, ни сын ее не переступали их порога.
Добродушный Кус хотел было умиротворить разъярившихся баб, но потом рукою махнул и произнес:
— Бабы яко бабы, волос довгий, а разум короткий.
С той поры Молявчиха "не посещала Кусихи, а Кусиха не приходила к Молявчихе. Но приходили к Кусихе разные соседки; им рассказывала Кусиха о своей размолвке с Мо-лявчихою, а соседки, слушая это, с своей стороны подстрекали их к ссоре; нашлись такие, что начали переносить Кусихе, что говорит о ней Молявчиха, а Молявчихе, что говорит о ней Кусиха. -
Окончился Петров пост. Ганна не возвращалась. Несколько раз еще ходил Кус и к городовому атаману, и к войту, и к воеводе. Никто не порадовал его открытием следов пропавшей дочери. Атаман даже заметил, что Кус в своем нетерпении начинает надоедать своими жалобами на свою долю; что у него, атамана, без его дела, много других дел. Войт сказал, что употребил уже .все меры, какие'у Пего были в распоряжении, и не его вина, что ничего не открыл; при этом войт заметил Кусу: