Коляска Дорошенка медленно ехала за крестным ходом. Позади коляски и по бокам ее ехало, шло и бежало множество народа обоего пола: те следовали верхом, другие в повозках, большая часть пешком. Были тут седовласые старцы, были и недарослые хлопцы. Под звуки колоколов шествие это вышло из ворот города и потянулось к югу. При переезде через казацкий стан караульные окликали шествие. Был ответ: гетман Петр Дорошенко едет в войско царского величества сдавать свое гетманство! Дорога, окаймляясь рядами курганов, памятников глубокой старины, которых такое множество вокруг Чигирина, привела в яр, посреди которого протекала речка Янчарка. По берегу ее белели полотняные шатры великорусского отряда. Перед шатром предводителя Григория Ивановича Косагава стоял стол, на котором лежали крест и евангелие. Косагав уже дожидался Дорошенка, стоял в малиновом кафтане, расшитом золотыми травами, с козырем, украшенным жемчугом; на голове у него была остроконечная подбитая соболем шапка. Около Косагава стояли великорусские начальные люди и малороссийские полковники, прислаиные к Чигири-ну. Крестный ход уже достиг своей цели; хоругви и образа блистали под лучами яркою солнца. ^
Подъехала наконец к шатру коляска гетмана.
Дорошенко сошел на землю. За ним вынесли из этой коляски бунчук и булаву во влагалищах; бунчук поставили близь стола, булаву положили на столе.
Дорошенко, приблизясь к Косагову, поклонился, прикоснувшись пальцами до земли и сказал:
— Стольник великого государя Григорий Иванович! По воле великого государя моего царя и великою князя Феодора Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца приехал я поиовить перед тобою присягу на верность царскому пресветлому величеству, которую дал прежде перед кошевым запорожским Иваном Серком и донским атаманом Фролом Минаевым.
Косагов сказал ему:
— Гетман Петр Дорофеевич! То учинил ты зело добре. Великий государь тебя за то жалует и пахваляет и приказывает спросить тебя и всех чигиринских казаков и все поспольство о здоровьи. Вот крест и евангелие. Присягни перед ними, что ты поедешь к' гетману Ивану Самойловичу и к боярину князю Григорию Григорьевичу Ромоданавско-му в обоз под Вороновку сложить свое гетманство и дать присягу на верное и вечное подданство его царскому величеству.
Дорошенко, подошедши к стол, произнес присягу, повторяя слова священника, приехавшего вместе с Косаго-вым. '
После присяга Дорошенко павидался с Полуботком и другими казацкими полковниками и, указывая на Малявку, стоявшего сзади, сказал:
От ваш аманат, жывый и здоровый. Поможы вам, Боже за те що обийшлысь як слид братам и товарищам. Тепер уже все скинчалось. Воеваты миж собою не будем. Приймить мене до свого гурту, бидного выгнанця, не памъ-ятайте, що диялось перед сим. Самы вы люды розумни, зрозумиете, що я мусыв зберигаты що мени полецано було, а тепер нехай Божа воля станеться.
— Ты, пане, свою справу чиныв, а мы свою чины-лы, — сказал Борковский. — Не памъятуй и ты, що мы на тебе войною ходылы. Як перед сим щиро вороговалы, так тепер, замирывшися, станем тебе паважаты и кохаты як брата и товарища!
— Вернуться мои посланци, тоди я з вами до головного обозу поииду, — сказал Дорошенко.
Полуботок пригласил Дорошенка в шатер на чарку горелки. Подали Дорошенке налитый вином серебряный кубок. Взявши его в руки, он поднял его вверх и провозгласил здоровье гетмана и всего Войска Запорожского.
За шатром раздался гул. Послышались крики: повернулись! повернулись! Дорошенко поставил на стол кубок, еще не успевши допить его, отступил и отвернул полу шатра. Он увидел Вуеховича и Тарасенка, которые вставали из колясы и держали в руках по листу бумаги. Их колясу кругом обступила толпа чигиринцев, прибывших вместе с Дорошенком.
— Що, братци! — с видом вопроса крикнул к ним Дорошенко, еще не допуская их к себе приблизиться.
— Все як належыть! — отвечал Кондрат. — Дяковать мылосердому Богови! — громко произнес Вуехович. — На все згодылись и твою мылость як найскорыш до себе чека-ють. От лысты вид пана гетмана и вид боярина Ромодана. А се, пане, лыст до твоей мылости особистый вид пана Мазепы, — прибавил Вуехович.
Дорошенко прежде всего схватил в руки письмо от Мазепы, так как его занимало желание укрыть от великорусского начальства последнюю отправку Мотовила к султану Нуреддину. В этом письме от Мазепы Дорошенко нашел только неясное и короткое уверение, что со стороны гетмана и старшин будет сделано все по желанию Дорошенка, сообщенному Вуеховичем.