Прибыв в корпус, он увидел дурно одетых и плохо причесанных дворянских отроков, слоняющихся по холодным пустынным залам, где почти не было мебели, или сидящих у себя в убогих клетушках, вся обстановка которых состояла из грубой койки, стола и пары деревянных стульев. Столь же скверно были одеты и наставники, выглядевшие скорее слугами, нежели учителями недорослей. Они недоверчиво взирали на разодетого Казанову, облаченного в новый щегольский кафтан из тафты с сияющим орденом на шее. Авантюрист уже собрался покидать унылое заведение, как вдруг верхом, в сопровождении одного из друзей, прискакал сам Фридрих. Быстрым шагом он обошел заведение и, не замечая Казановы, вперил гневный взор в ночной горшок одного из воспитанников; содержимое сего сосуда источало отнюдь не благовоние. Виновником неопрятности монарх счел не кадета, коему принадлежал горшок, а его наставника и устроил ему разнос. Оправдываясь, учитель сослался на нерадивость слуг, обязанных заботиться о чистоте помещений. Оправдание было принято, король развернулся и покинул корпус столь же стремительно, как и приехал. А ошарашенный Казанова отправился к милорду-маршалу — поблагодарить за пожалованную должность и отказаться от нее. Внутри него все кипело, он чувствовал себя оскорбленным, но понимал, что вряд ли великий Фридрих примет его претензии.
Выслушав его рассказ, почтенный милорд-маршал без труда догадался, какие чувства обуревали Казанову. Посоветовав венецианцу поскорее покинуть Берлин, он взялся сам сообщить Фридриху о его отказе от места. Поразмыслив немного, он все же велел Казанове письменно поблагодарить короля за оказанную милость, однако письмо писать никак не раньше завтрашнего дня и на свежую голову, дабы ненароком не выразить истинных своих чувств.
Скорее всего, Казанова надеялся на некую «благородную синекуру», придворную должность, не требующую дела, но приносящую доход и позволяющую блистать в свете. Но такие должности раздавались обычно по протекции и только дворянам. Иногда, правда, они доставались умам прославленным и просвещенным, но Авантюрист не мог причислить себя ни к первым, ни ко вторым. Милорд-маршал, неплохо относившийся к Казанове и бывший в свои восемьдесят лет весьма снисходительным ко всем заблуждениям человеческой натуры, понимал это и, возможно, потому и отказался стать рекомендателем венецианца. Быть посредником между ним и королем — еще куда ни шло, но поставить вровень со своим древним именем имя итальянского комедианта… Не исключено также, что слухи о скандальном бегстве Авантюриста из Англии уже дошли до Берлина, не способствуя укреплению его отнюдь не безупречной репутации. А может, Казанова не был готов обременить себя какой-либо ответственностью… Как бы то ни было, в «Мемуарах» он не пишет, что более всего уязвило его в предложении Фридриха и какие, собственно, надежды он возлагал на прусского короля. Подробно рассказывая о сокровенных мыслях Любовника и Соблазнителя, Казанова редко касается потаенных дум Авантюриста. Видимо, потому, что он не мог не сознавать, что далеко не все поступки красили творимый им для Истории образ, но, подчиняясь прихотливой памяти, он записывал все, что она ему диктовала, оставляя трактовку его поступков будущим читателям.
Потерпев фиаско в Берлине, Казанова, вспомнив советы Даль Ольо, решил отправиться в Россию. Написав письмо Брагадину с просьбой рекомендовать его какому-нибудь петербургскому банкиру, дабы тот выплачивал ему потребную для безбедного житья сумму, он стал подыскивать слугу, без которого путешествовать было просто неприлично. Судьба послала ему Ламбера, юношу неотесанного, обманщика и плутишку, не имеющего средств к существованию, но чрезвычайно сведущего в математике. Последнее качество столь поразило Казанову, что он предложил ему отправиться вместе с ним искать удачу в Петербург. Парень радостно согласился и пообещал, что в дороге станет с удовольствием ему прислуживать. На том они и порешили.
Перед отъездом Казанове случилось еще раз поговорить с Фридрихом. Дело было на плацу, король уже знал, что венецианец направляется в Петербург, и спросил, чего он хочет найти в тех далеких краях.