— Короля. Вашего короля.
Они лежали, отдыхая, на прохладной постели. Она шевельнула ногой, покоящейся на его груди.
— Да. Кажется, мы с ним даже в дальнем родстве.
В первый момент Джакомо чуть не поддался желанию дать деру. Он уже видел, как соскакивает с кровати, торопливо хватает одежду и стремглав бежит по коридорам дворца, по опустевшему двору, через парк в лес — лишь бы подальше от западни, в очередной раз поставленной женщиной, близкой к монаршьей особе. Однако продолжал лежать. Что ему может грозить? — это не Петербург, и польский король — не российская императрица. Скорей бы уж следовало опасаться ревнивого мужа, но, кажется, муж не ревнив и уже несколько лет живет с любовницей в Париже. Глупец, не понимает, что потерял. Джакомо приподнял голову, чтобы лучше видеть графиню. Он наблюдал за ней и во время любовных игр — надо же пополнять закрома памяти, — а их тела, залитые голубоватым лунным светом, как раз являли собой картину, которую стоило запомнить и даже описать. И теперь он с удовольствием рассматривал сильные бедра, твердые выпуклые ягодицы, требующие, чтобы их гладили, похлопывали, тискали и раздвигали. Ничего больше не было видно: графиня лежала так, как он ее оставил, на животе, зарывшись головой в подушки. Только ноги перебросила через него, словно хотела таким способом удержать. Могло ли повезти больше?
Положил руку на атласное бедро, нежно погладил. Графиня не шелохнулась, но его это не обескуражило. Он и сам еще не был готов и предпочитал, наслаждаясь, медленно ее возбуждать. У нее было великолепное тело, и она умела им пользоваться. В первый раз, правда, отдалась ему как неопытная девушка, но потом — будто прежде лишь испытывала его возможности — перехватила инициативу. Он был ее добычей, а не она — его. И ему вовсе не помешало, что она сама его раздела, а затем велела раздеть себя, и покрывала поцелуями его тело, и направляла его губы, и наконец, после первого сомнамбулического соития, его оседлала, и затем позаботилась, чтобы он оказался наверху. Такими умеют быть только зрелые женщины. Робкими и бесстыдными, невинными и разнузданными одновременно. Он бы не был собой, если б не смог этого оценить. Но все же его мужская гордость была чуточку уязвлена.
— Почему ты спрашиваешь?
Властная женщина даже в постели остается властной; похоже было, податливость боролась в графине с привычкою управлять. Но теперь пришел его черед. Он покажет, на что способен. Рука Джакомо скользнула вверх по внутренней стороне бедра. Другая рука поискала грудь.
— Я — исследователь нравов. Объездил уже всю Европу. Моя миссия… — На этом слове он запнулся, но тут же решительно продолжил: — По просьбе короля Франции и королевского географического общества я изучаю жизнь разных народов, знакомлюсь с монархами, их окружением, придворными церемониями.
— Ты шпион?
Груди, чьи нежные венцы начали твердеть и приподниматься под его пальцами, задрожали от сдавленного смеха.
— Скорее философ. Это весьма несхожие профессии, можешь мне поверить. Меня интересует не худшее в человеке, а лучшее.
— В женщине?
— В человеке.
Он почувствовал ее пальцы, а затем и губы на животе. Пожалуй, тут долго не сдержишься.
— А что самое лучшее в мужчине?
— То, что ты имеешь в виду.
Пока Джакомо подыскивал подходящие слова для продолжения беседы, то, что имела в виду его новая любовница, все смелей набухало. Она хотела о чем-то спросить, но он закрыл ей ладонью рот.
— Лучшее в мужчине то, что служит другим.
И, перевернув на спину, примостившись у нее между ногами, стал губами водить по животу, постепенно спускаясь вниз. Графиня рванулась, но он держал крепко.
— Умение управлять. Это меня больше всего интересует. Искусство властвовать. Я намерен написать об этом трактат.
Провел языком вокруг пупка.
— Ты представишь меня королю?
— Когда только захочешь!
Голос ее вдруг стал покорным, напряженным от ожидания. Но Джакомо не спешил.
— Он был любовником царицы? Это правда?
Она опять, еще решительнее, попыталась освободиться, оттолкнула его обеими руками, но и на этот раз не смогла вырваться из крепких объятий.
— Правда. Но она тогда еще не была царицей.
Теперь он уже был близко, совсем близко к цели. Губами, кончиком языка, носом, подбородком изучал границы чувствительности роскошного тела. Гладил, нажимал, мял, наслаждался, но туда, где его ждали, пока не заглядывал.
— Это она посадила его на трон?
— Иди ко мне, милый.
То был уже стон, мольба — не только тела, но и души. Возможно, этих слов он и ждал. Так не обращаются к случайному любовнику, неразборчивому бабнику, коллекционеру постельных приключений. Так человек говорит с человеком. Растрогавшись, Джакомо потерял бдительность, и графиня судорожно сжала бедра. Больше он ничего не видел, ничего не слышал. Целиком утонул во влажной пульсирующей щели, нежной, но способной и задушить. Собрав остатки сил, вырвался и, ежесекундно соскальзывая в алчное чрево, стал взбираться вверх по кудрявому, остро пахнущему бугорку. Она схватила его за уши, стараясь удержать, но он не сдавался. Еще не время, ему еще кое-что нужно узнать, о чем-то важном спросить, быть может, от этого зависит его судьба. Просто необходимо… Даже ценой потери ушей.