В Дуксе нашли два письма от Менгса Джакомо Казанове.
Едва устроившись в доме Менгса, Казанова нанял коляску, кучера и слугу в фантастической ливрее. Новые друзья представили его библиотекарю Ватикана кардиналу Пассионеи, который попросил у папы помилования Джакомо венецианской инквизицией. Пассионеи просил его рассказать историю побега из-под Свинцовых Крыш. Но так как пришлось сидеть на табуреточке, то Казанова рассказал коротко и плохо. Пассионеи подарил ему свою надгробную речь на принца Евгения. Казанова в ответ приподнес великолепно переплетенный фолиант "Pandectorum liber unicus". Он пошел в Монте Кавальо к папе Клементу XIII и поцеловал крест на святейшей туфле. Папа сказал, что еще помнит, как Казанова в Падуе, где Клемент был епископом, всегда покидал церковь, как только он запевал "Розенкранц". Потом он дал Казанове благословение, "весьма ходимую монету в Риме", и обещал поговорить с послом Венеции о безопасном возвращении Казановы в Венецию. Он сказал, что Пассионеи пошлет Винкельмана к Казанове с платой за пандекты, или вернет книгу, если Казанова не примет плату. В этом случае Казанова вернет надгробную речь на Евгения. Святой отец от души посмеялся.
На выходе старый аббат спросил Казанову, не он ли бежал из-под Свинцовых Крыш. Это был бывший лодочник Момоло из Венеции, а теперь scopatore segreto, служитель тайной лестницы при папе. Он был тестем Косты, слуги и секретаря Казановы. Казанова пришел к нему и вместе с некрасивыми дочерьми Момоло встретил там бедную и волшебно-красивую девушку-соседку по имени Мариучча, которая сидела рядом с ним, он пожал ей руку и она ответила на пожатие; "мне сразу стало ясно, как пойдет между мной и Мариуччей". Так и пошло.
Святой отец поговорил с венецианским посланником, но помочь не смог; он принял в дар ватиканской библиотеке действительно отклоненный Пассионеи том пандектов. Немного погодя Казанова с Менгсом сидели за обедом, когда пришел камердинер и от имени Его Святейшества принес крест ордена Золотой Шпоры с дипломом и патентом с большой папской печатью, объявлявшим Казанову доктором прав и апостолическим протопотаром "extra urbem".
Казанова был чрезвычайно горд этим орденом, повесил его на широкой карминовой ленте на шею и сделал с помощью Винкельмана отделанный алмазами и рубинами крест. Он хотел похвастаться им в Неаполе, куда хотел уехать на две недели, чтобы весело растратить лотерейный выигрыш в пятнадцать сотен талеров. В это же время Каузак, либретист оперы "Зороастр", которую Казанова перевел в Дрездене, тоже получил этот орден и от невыносимого счастья почти потерял рассудок. Глюк и Моцарт тоже были рыцарями этого ордена, но Моцарт носил его только в Италии. В Вене его можно было получить за один дукат. Пять лет спустя в Варшаве князь Чарторыйский посоветовал Казанове снять орденский крест. "Что вам эти милостыня?", спросил он. "Только шарлатаны рискуют носить его." Папы тем не менее дарили этот орден посланникам, чьи камердинеры его носили.
Казанова между тем снял комнату, чтобы спать там с Мариуччей, которой подарил приданное в четыреста талеров, потому что на ней хотел жениться молодой парикмахер. Казанова расшнуровал Мариуччу и обнажил ее, не встретив сопротивления. От еще не угаснувшего стыда она смотрела ему только в глаза. "Какое тело, какая красота!"
Так как Казанова заметил, что вторая дочь Момоло любит его слугу Косту, он отправил Косту назад, чтобы он не женился на девушке. Коста боялся, что Казанова присвоит себе jus primae noctis (право первой ночи). Казанова уехал в Неаполь с Ледюком и неким аббатом Альфани, подделывателем древностей.
Когда он вновь увидел Неаполь, где восемнадцать лет назад впервые испытал счастье, его охватило несравненное радостное опьянение.
Глава семнадцатая. Рыцарь радости
Я - человек отвратительный...
Казанова,
письмо к Ж. Ф. Опицу
Я совершил в своей жизни
множество глупостей...
Казанова,
"Воспоминания"
Великие люди в любой жизненной
ситуации остаются равными себе.
Никколо Маккиавелли,
"Discorsi", III, 31.
И никто не похож на него меньше,
чем он сам.
Дени Дидро,
"Племянник Рамо"
Я устал всегда видеть любовную
интригу как главную пружину
всех трагедий. Разве не
существует других интересных
страстей?
Казанова,
"Поклонник Талии"
.....
Франсуа Вийон,
"Малое Завещание"
"С моего отъезда из Неаполя злой дух повлек меня крещендо от глупости к глупости", пишет Казанова. С 1760 года начинаются немотивированные путешествия Казановы. Начался период бешеного расточения денег и любви. Началась настоящая любовная суматоха. Он начал просто покупать девушек, особенно девушек из народа, которых получал задешево и кучами, дочерей бедняков, которых он подкупал деньгами и роскошью: Розалию, служанку марсельской кокотки; в Генуе горничную Розалии Веронику и ее сестру Аннину; Мариуччу в Риме, которой не хватало в доме хлеба; позже в Лондоне пять ганноверских девушек. Он покупал женщин прямо, дочерей у отцов, сестер у братьев, жен у супругов, любовниц у друзей, дочерей целыми сериями у матерей, невест у женихов, учениц у парикмахерш, любую у любого. Было ли это жизненным полднем чувственного холостяка в путешествиях? Не выбирая, произвольно, непроизвольно он переходил от одной к другой, брал девушек по половине и по целой дюжине, по шестьдесят и по сотне: в Болонье полдюжины подруг Кортичелли; у мадам Ф., парикмахерши из Пармы, полдюжины учениц, с неохотой отказавшись от самой парикмахерши; еврейку Лию он купил у отца и приплатил ей сверху. Граф Трапа представил Казанове жену Ск., которая хотела "склонить его к темному преступлению".
Он не только бежал за всеми женщинами, каждой второй залезая под юбку, вставая со стула, чтобы увидеть в вырезе обнаженные груди, но и все его знакомые и друзья сводничали для него. Он управлял делом, как генерал-квартирмейстер небольшой армии, ревизуя и конфискуя, покупая, торгуясь, инспектируя, посылая послов и фуражиров. Маццони, возлюбленная шевалье Рамберти, посылала ему девушек на выбор. Шевалье де Брез приводил его к красивым дамам. Было похоже, словно он хотел совокупиться со всем женским родом. Никогда ему не хватало. В мыслях у него всегда было это. Время от времени его высылала полиция небольших государств или государств побольше, он был замешан в аферах с фальшивыми векселями, он планировал новые веселые надувательства, он мечтал о новой жизни, о новой карьере, городил новые прожекты, играл та и тут и везде, и - писал все усерднее, стал профессиональным автором, пытался даже жить этим, и все чаще терпел неудачи. Сквозь любовную суматоху все сильнее просвечивал Казанова-автор.
Это были кризисные годы. По отдельности это были очень веселые, но в общем аспекте понижающиеся тусклые годы, году удовольствия, но всегда уменьшающегося удовольствия. Из тонкого ценителя женщин, из гурмэ, предстал гурман-пожиратель.
Миллионер стал нищим, приживальщиком. Соблазнитель стал развратником. Авантюрист стал литератором.
Его выслали из Флоренции из-за аферы с векселями таинственного Иванова, из Турина из-за своего бегства из-под Свинцовых Крыш Венеции, из Модены по неизвестным причинам. Виновного или невиновного, его выбрасывали. В последующее время он действует в двух областях: как португальский агент и как обманщик маркизы д'Урфе. Оба дела темны.
В Рим он прибыл как раз вовремя, чтобы дважды переспать с Мариуччей еще до ее свадьбы, он подарил ей сад и деньги, он подарил ее молодому мужу часы. Несмотря на высылку из Флоренции он отважился остановиться в своем старом отеле у доктора Ванини, вскоре пришла полиция и вызвала его. Поспешно и без багажа в тот же вечер ему пришлось уехать в Болонью, но до того он пошел к матери маленькой бесстыдной танцовщицы Кортичелли, дал ей денег, чтобы устроить ужин, повел Кортичелли будто бы погулять, привел ее на почтовую станцию, вскочил вместе с ней в коляску - и оба с удовольствием смеялись над веселым соблазнением и с удовольствием переспали в первой же гостинице папской области, а потом восемь дней подряд в Болонье с целым выводком юных и на все согласных маленьких подруг Кортичелли. Его слуги Ледюк и Коста пришли с багажом Казановы, а потом появилась вначале вышедшая из себя и гневная, а потом укрощенная деньгами мать Кортичелли и ее братец - и вернулись в Болонью. Для двадцатилетнего это была бы приятная проказа, но Казанове уже было сорок.