— Фомин, а ты сука, — громко сказал Максим.
Фомин, словно ждал, сразу открыл глаза и резко соскочил с топчана:
— Ты отвечаешь за свой базар? Не быкуй! Ты знаешь, что за это бывает, если не можешь обосновать? Да я тебя за такие слова могу опустить, падла! Ты знаешь, какая жизнь у опущенных?
Он не успел закончить свои угрозы, как на его голову обрушился кулак Максима, и Фомин, как подкошенный, рухнул на пол. Падая, он ударился об угол шконки, и из разбитой головы ручьем потекла кровь.
Фомин попытался встать, но у него не получилось — следующие удары пришлись по руке и лицу стукача. Он опять свалился и с криком пополз к двери.
— Ломись, сука, из хаты, иначе я сам опущу тебя! — заорал Максим.
Фомин с большим усилием дополз и застучал в дверь:
— Помогите, убивают!
Из его открытого рта текла кровь. Через минуту дверь открылась и на пороге появился сержант. Увидев окровавленного Фомина, милиционер растерялся и стал спрашивать, что произошло.
— Упал. Пошел на парашу, споткнулся и упал, — невозмутимо ответил Максим.
Сержант вызвал наряд, и они втроем стали оказывать Фомину первую помощь.
Старший по наряду позвонил руководству и доложил о происшествии. Потом вызвал скорую помощь.
Скорая приехала через двадцать минут. Фомин лежал на полу без движения, по всей вероятности, без сознания. Врач бегло осмотрела и порекомендовала доставить его в межобластную больницу для заключенных, которая, насколько знал Максим, находилась при ИТК-2.
Сделав какие-то уколы, врачи уехали. Милицейская машина прибыла быстро и, погрузив Фомина на носилки, работники изолятора понесли его в машину.
Минут через пять в камеру вошел майор. Это был начальник изолятора временного содержания МВД.
— За что ты его избил? — спросил он Максима.
Максим повторил свою версию падения, однако, судя по лицу майора, эта версия его не устроила.
— Мне что, дважды спрашивать? За что ты его избил? Свою сказку расскажешь в другом месте! Это ЧП, и будет служебная проверка! Я не хочу, чтобы из-за такого говнюка, как ты, меня сняли с должности! Хочешь сберечь здоровье — говори правду!
— Вы мне скажите, что мне говорить, и я буду говорить так, как вы хотите. Но я не знаю, что вы хотите услышать, и поэтому просто говорю, как было дело, — произнес Максим.
Майор со всей силы ударил Максима в лицо. Максим сразу потерял сознание. Он очнулся оттого, что двое сотрудников тащили его за ноги по коридору ИВС. Затащив в туалет, они принялись его избивать. Били ногами, стараясь попасть по почкам и печени. Прекратили лишь тогда, когда Марков опять потерял сознание и валялся, как мешок с костями.
Очнулся он на следующий день в спецбольнице. Попытался подняться, но от сильной боли в пояснице вновь отключился.
Как оказался в больнице и сколько времени находится в ней — Максим не знал. Он лежал на спине, не имея возможности повернуться на бок. Санитар принес ему утку. Но помочиться было невозможно — сильная боль сковала тело.
Максиму казалось, что мочевой пузырь вот-вот разорвется.
Через час к нему подошел дежурный врач и принял решение о срочной операции. Максим снова потерял сознание, и его обездвиженное тело переложили на каталку и повезли в операционную.
Мать Максима таяла на глазах. Светлана, как могла, помогала ей справиться с недугом. Она разыскала светил татарского кардиологического сообщества, мать Максима консультировали и осматривали и приезжие врачи, но никто не мог предложить оптимального лечения. Врачи противоречили друг другу, ставя разные диагнозы и назначая разные препараты. Это делало продолжение лечения невозможным.
— Дочка, — как-то позвала она Светлану. — Мне осталось немного, я это чувствую. Мне жаль, что я больше не увижу сына, и он не закроет мне глаза. Это божья кара и мой крест за то, что я совершила в своей жизни большую ошибку. Я бросила любимого человека, когда он заболел, и вышла замуж за нелюбимого, с которым прожила всю жизнь. В жизни была только одна радость — это сын. А теперь Максима нет рядом! Света, пока я еще жива, хочу переписать квартиру на тебя. Я уверена, что ты не бросишь его, что ты его любишь. Пригласи завтра нотариуса, я оформлю завещание.
Светлана попыталась ее отговорить, но та настояла.
Процедура составления завещания оказалась довольно быстрой, и через полчаса мать Маркова подписала документ. После этого ей опять стало плохо, и Светлана вызвала скорую.
Врач, осмотрев пожилую женщину, отозвал Светлану в сторону:
— Вы, наверное, дочь? Я вам должен сказать, что госпитализировать больную не стоит, она умирает, я бы посоветовал подготовиться.
Светлана почти не знала эту женщину, но совместное горе сроднило их, и она с искренней болью восприняла это известие. Бригада скорой помощи уехала, а Света осталась наедине с умирающей. Она внимательно всматривалась в лицо этой женщины, которая дала жизнь ее любимому мужчине, и видела, как жизнь медленно покидает ее.
Около двенадцати часов ночи Маркова умерла.
Светлана с достоинством похоронила несостоявшуюся свекровь на Арском кладбище. Родственники Марковых, узнав, что покойная отписала квартиру Светлане, в похоронах не помогали.
Максим узнал о смерти матери через три недели после похорон. Ему сделали сложную операцию, которая спасла ему почки и мочевой пузырь. Если бы не тот дежурный врач, он бы до утра не дожил.
Максим лежал на койке и смотрел в потолок. На потолке было множество трещин — палата не знала ремонта лет двадцать. Но Максим, не замечая никого и ничего вокруг, рассматривал эти трещины, пытаясь составить из них какую-нибудь фигуру.
К нему подошел молодой человек, на плечах которого был наброшен когда-то бывший белым халат.
— Марков Максим? — спросил он и, пододвинув табурет к кровати, присел. — У меня к тебе целый ряд вопросов, — не представляясь, начал он. — Первое, о чем хочу тебя спросить, это о твоей драке в камере с Фоминым. Расскажи мне, что случилось?
Максим сделал удивленное лицо и, как раньше, сообщил неизвестному:
— Сергей Фомин упал сам, за что-то зацепившись ногой.
Человек улыбнулся:
— Вы настаиваете, что Фомин упал самостоятельно, без вашей помощи?
— Почему вы не верите, что так можно упасть? Вы ведь поверили, что я упал на унитаз так, что пришлось делать операцию? А тут не верите!
— Откуда вы знаете, поверил я работникам милиции или нет? Я ведь не ребенок и не наивный. Я знаю, как падают люди, и какие бывают от этого травмы. Поэтому не верю ни вам, ни милиции. Расскажите тогда, за что вас избили работники милиции? Ведь сдать ментов у вас не считается западло?
Максим не стал вступать в полемику:
— Никаких показаний я давать не намерен. Если у вас есть доказательства, доказывайте.
Следователь еще посидел в ожидании, но потом резко встал и удалился.
Не успела за ним закрыться дверь, как к Максиму подошел один из заключенных, весь в татуировках.
— Слушай, братишка, какое у тебя погоняло? — спросил он и, увидев удивление, продолжил: — Так жить нельзя! У всех есть имена, у собак и кошек клички, а у тебя ничего! Я знаю про тебя все. Как ты гонял ментов на воле, и как они с тобой расправились в ИВС. Ты наш парень, вор, а вор не может быть без погоняла. Я слушал, как ты говорил с этим прокурорским. Мне нравится твоя линия, и я бы дал тебе погоняло, если не возражаешь. Будешь Шилом. Это хорошее погоняло. Шило — это оружие, это сильнее чем нож. Ты должен соответствовать своему погонялу, оно дается как имя, всего один раз. Меня можешь называть Резаным. Ты, когда тебе разрешат ходить, найдешь меня на двойке. Меня там каждая собака знает.
— Слушай, Резаный! Я еще не поднялся на зону и числюсь за следствием. Куда меня потом повезут, не знаю, может, в Мордовию или Соликамск, а может, куда-нибудь и на лесоповал. Может, больше мы с тобой и не увидимся никогда. Но ты здесь первый, кто протянул руку, спасибо.