Выбрать главу

И, уловив Тименко на одном из постов наблюдения и связи, Мухин в спокойных тонах, но прямо сказал старшему лейтенанту, что до его появления трусов в дивизионе не было и доброе имя дивизиона требует того, чтобы их не стало.

Тименко вроде бы равнодушно выслушал более чем прозрачный намек и ответил без малейшего признака обиды или возмущения:

— Вас понял. Я, так сказать, человек казенный, от приказов других зависящий… Только, как мне кажется, при такой постановке вопроса не командиром отряда, а дублером командира катера-тральщика я становлюсь. Много ли я увижу, если буду сидеть невылазно на одном катере? Однако повторяю: я — человек казенный, а вы — комдив, и если прикажете…

Мухин не приказал: в душе он одобрил командирские рассуждения Тименко. Действительно, разумно ли, например, ему, комдиву, уходить на траление, допустим, с двумя катерами, все прочие заботы взвалив на начальника штаба? Не является ли это пустой бравадой, своеобразным мальчишеством?

Иными словами, для себя Мухин сделал правильные выводы, да и мнение о Тименко у него чуть-чуть изменилось: оценил его командирскую хватку.

Но Тименко будто не хотел, чтобы мнение комдива о нем изменилось к лучшему! Когда началась битва в самом Сталинграде и катерам-тральщикам капитан-лейтенанта Мухина выпало работать на переправах, до командира дивизиона дошел слушок, что Тименко своим матросам перед выходом на задание запрещает переодеваться в парадное: дескать, мы с вами люди казенные и казенное имущество обязаны беречь, дескать, оно казной на вполне определенный срок нам выдано, а вы за считанные недели готовы его в такое состояние привести, что глянуть на вас стыдно будет.

Вроде бы правильно рассуждал Тименко, но душа Мухина взбунтовалась: надо же командиру считаться и с настроением личного состава, и с вековыми традициями русского военно-морского флота! Кроме того, как утверждают медики, чистое белье уменьшает вероятность загрязнения раны.

И опять состоялся разговор. Со стороны Мухина — гневный, приказным тоном. А Тименко только несколько раз сказал равнодушным голосом:

— Вас понял, будет исполнено.

В силу своего характера комдив простил бы Тименко даже пререкания, возможно — резкие слова, оброненные в споре, но этот бесцветный голос, эти невозмутимые голубые глаза, смотревшие на него как на стену, случайно оказавшуюся на пути, были невыносимы, и Мухин твердо решил, что ему с Тименко никогда не сработаться, значит, надо искать причину, которая дала бы возможность избавиться от этого «казенного человека». И стал искать ее.

Однако все задания, которые давались отряду, неизменно выполнялись добросовестно и в указанный срок. Да и матросы относились к Тименко более чем уважительно, прозвали его: «Наш Фурманов». Понимай — за неизменные спокойствие и справедливость.

Мухин просмотрел, можно сказать — изучил, его личное дело. В нем и обнаружил, что в свое время Тименко проходил службу матросом на Черноморском флоте, а война застала его уже в командирском звании и в Днепровской флотилии, где он был командиром отряда бывших польских бронекатеров.

То, что Тименко вышел в командиры из матросов и участвовал в боях с первых дней войны, на какое-то время чуть поколебало решение Мухина. Однако скоро он все поставил на прежние места, выдвинув довод: если верить историкам, прославленный адмирал Ушаков однажды сказал, что его морской сундучок вместе с ним участвовал во всех баталиях, но так сундучком и остался.

Мыслями своими Мухин, конечно, поделился с комиссаром, ждал одобрения, но тот, терпеливо выслушав, ответил:

— Может, спешишь с выводами? Матросы шепчутся, что он представлен к ордену.

— В личном деле об этом ни слова, — возразил Мухин.

— В личном деле ни слова, — передразнил его комиссар и больше ничего не добавил.

Да и излишним это было: Мухин уже сообразил, что представлен к правительственной награде — еще не значит, что ты обязательно получишь ее, а следовательно, и не должно быть в личном деле сведений об этом.

И тогда, борясь сам с собой, Мухин выдвинул, как ему казалось, последний и самый весомый довод: