Потом, когда уже Ломанов поговорил с погорельцами, когда уже пришли военные машины с кухнями и госпиталем, садясь в машину, он сказал:
— Прощай, Петраченков. Я очень жалею, что раньше не знал тебя. Но у меня хорошая память на людей. И ты знай это…
А в ту минуту, когда Ломанов с Петраченковым пошли вдоль поселка и за ними было двинулись остальные, появился Гапич. Его танк тащил на буксире «Бурана», весь экипаж которого, за исключением водителя, торчал на броне.
Полковник извинился перед генералом, стоявшим рядом с ним, и пошел навстречу танкам. Гапич остановил свою сцепку и спрыгнул на землю.
— Товарищ полковник, командир третьей танковой роты майор Гапич. Рота принимала участие в отражении огня. Расчеты № 393 и 292 с позывными «Свет» и «Ураган» сели на днище в болоте в десяти километрах юго-западнее поселка, связи с ними не имею. Триста шестой по моему приказу был затоплен экипажем в реке. Имею трех раненых. Замполит роты, лейтенант Артемьев, пал смертью героя, выполняя военный и партийный долг. Расстреляно семьдесят осколочно-фугасных снарядов штатного калибра, танки имеют топливо на полчаса хода…
— Хорошо, что ты жив, — тихо сказал полковник.
И все-таки праздник чувствовался во всем: и в том, как собирались в небольшие группы мужчины, как окликали друг друга женщины, как вспоминали неловкие минуты, и даже в том, как жалели погибшее имущество и животных. Жалко, жаль, конечно. Но главное — выстояли.
Несколько черных «Волг» ушло. Остались только военные. Они ждали чего-то, и через час, когда уже начинались настоящие сумерки, появились бронетранспортеры с солдатами, одетыми в какие-то странные тяжелые комбинезоны. Краска на военных машинах вздулась, видимо, водители прорывались через огонь. Наверное, шли глухими проселочными и таежными дорогами, сокращая путь.
Спасательная рота привезла с собой подразделение санитаров с майором медицинской службы во главе, термосы с горячей едой, радиостанцию для Петраченкова. Они заранее знали, что делать. Никто как будто не распоряжался, но буквально на глазах зал превратился в палату для легко пострадавших, кабинет директора сделался палатой для тяжело пострадавших, весь верхний этаж отвели для матерей с детьми и стариков. И группы солдат, одетых в неуклюжие асбестовые костюмы, двинулись по всему поселку, проверяя, не остался ли кто в сгоревших домах и колодцах.
Потом Петраченков собрал на площади всех, кто мог передвигаться.
— Сейчас мы с вами расстанемся, — сказал он. — Нет, не расстанемся. Сейчас придут машины, или на этих вот броневиках — я не знаю — мы переедем в расположение военных. Там приготовлены жилье и еда. Здесь останутся те, кто хочет, и те, кто может остаться. Женщины, дети и пожилые должны поехать туда, куда предлагает райком и командование. Пожар задел не только нас, не только наш поселок. Это серьезное бедствие. Но мы его выдержали. Остальное — наживем. Мы с вами пережили огонь и кровь, Как на войне. С одною только разницею — нам некому мстить и некого винить. Мы здесь похороним своих героев — вот здесь, на площади, и поставим им памятник. И построим новый поселок.
— Вот видите, — тихо сказала Настя, тронув Коршака за обгорелый рукав. — Не сможем мы поехать к вам. Увезут нас. И, честно говоря, далеко уезжать отсюда не хочется.
— Вот что, Настя, — сказал Коршак. — Я дам вам свой адрес и телефон. Я буду ждать вас всех. Может быть, сегодня это и нельзя будет сделать. Но завтра, послезавтра — как вам будет удобно. Приезжайте. Берите стариков и детей и приезжайте.
— Спасибо. Вы добрый человек. Может быть, мы и приедем, — она усмехнулась: — Сколько лет прожила здесь, а в городе вашем однажды была — проездом. На вокзале и была только, там еще такой старик каменный стоит на площади — это помню да еще часы квадратные.
— Да, да… Есть там — Хабаров это. И часы есть. Приезжайте…
Трубку Коршак потерял, а записная книжка с карандашом осталась. Он написал ей, как найти его. Она взяла листочек.
— Потеряете, — сказал Коршак.
Настя усмехнулась и, не торопясь и не смущаясь, очень деловито и спокойно спрятала у себя на груди. Красивым по-женски и завершенным было это движение, хотя вся рука до локтя была в легких ожогах, ссадинах и саже.
Желдаков
Капитан Желдаков шел в голове своей негустой колонны. Ни отрядом, ни подразделением назвать эту группу людей, одетых в рабочую солдатскую одежду, было нельзя.
Стояла удивительная тишина — ни шороха, ни скрипа, ни единого движения. Дым, похожий пока лишь на сумерки, нестрашный, отдающий запахом костра, размывал кроны деревьев, глушил расстояние. Но тишина — тишина была опасной. Отчетливо и в то же время глухо звучали голоса — люди не просто шли, а шли через тайгу.