Добрались только к обеду, хотя выехали еще затемно. Районную больничку определили по «санитарке», стоявшей у ее крыльца. Когда вышли из машины и Алексей договорился с шофером, что тот заедет через час-полтора за ними, газик укатил, вихляя куцым задом, а Маленького охватила тоска. Даже сам удивился — всего-то ничего отъехали от дома и не надолго — в пионерлагерь на Кию уезжал и подальше и надольше, и ничего — а тут сосало в груди, как от голода. Алексей заметил это.
— Ты что? Заиспугался? Больницы заиспугался? Это не для нас! Мы с тобой здоровые… У нас дело тут важное. И враз уедем. Гринька быстро обернется. У него хлопот на час не больше. Заедет.
Из ординаторской со второго этажа их заметили, и хирург уже бежал вниз по ступенькам крыльца, размахивая руками.
— Слушай, слушай, Алешка! Сам Полубояров тут. Сейчас и покажем. Вот здорово!
Им дали халаты. Маленькому халат пришелся до полу. Дмитриев и тогда, имея десять лет от роду, ни разу не встречаясь прежде с профессорами и вообще не зная, как отзывается на людях внезапное пришествие начальства, все же почуял ту особенную атмосферу в больничке, которую принес с собой этот загадочный Полубояров. То, что Полубояров находится здесь, ощущалось вполне отчетливо — Дмитриев сейчас уже не мог отделить в своем прошлом то, что он тогда мог думать и понимать, от того, как он видит и понимает это свое прошлое сейчас — уже сам профессор, но не мог он ошибиться, что почуял тогда некий магнетизм, некие флюиды, исходившие из ординаторской, где сидел этот человек. Лихорадочное ожидание на лицах больных и не шиканье персонала, а скорее готовность шикнуть — на лице каждого в белом халате, кто появился навстречу, и та торопливость и сдержанность, с которой шел по лестнице, а затем — по коридору молодой краснолицый хирург. Он, Дмитриев-маленький, уже знал тогда, что молодого хирурга зовут Фрол Антоныч и имя это как нельзя больше подходило к нему, к его русскому облику, даже к тому, что он был в свои молодые годы лыс и что имел рыхлый тяжелый корпус и короткопалые, как у директора МТС, руки.
Коршак, слушая Дмитриева, очень хорошо понимал все, о чем тот говорил, и воображение его, уже помимо его собственного желания, дорисовывало ему картины дмитриевского прошлого, дорисовывало облик и даже думы отца — Дмитриева-старшего. И он ничего не мог с собою поделать, но он видел теперь мысленным взором своим и Дмитриева-старшего, и братьев так ясно, точно сам бывал в кузнице и сам помогал Володимиру сваривать ковкой металлические детали. И Алексея представлял себе, и Олега, и представлял, что чувствовал десятилетний наблюдательный мальчик, мальчик-дьявол, шагая в длиннющем халате по коридору районной больнички.
Вот в тот день все и началось — родилась мечта, еще несформированная, еще не названная словами, еще какая-то биологическая, что ли, мечта — сделаться хирургом.
Полубояров, спустя семь лет, не узнал Дмитриева-маленького, когда встретился с ним в институте. А сам Дмитриев напоминать не стал. Тем более, что инструменты они с Алексеем делали напрасно. Полубояров тогда привез с собою целых два комплекта, изготовленных на заводе. А Алешкины так и остались у Фрола Антоновича.
Когда Дмитриев поступил в медицинский институт, в крае уже было несколько крупных специализированных клиник, строились еще и другие. Были десятки больниц и больничек — железнодорожников, водников, военные госпитали, санчасти. Всего уже было просто не охватить глазом. Отец здешней медицины главный хирург края Полубояров еще оперировал и вел студентов. Его сподвижник, с которым они начали все создавать здесь — также хирург Сугробкин — тоже еще работал. Он возглавлял институт. И это он несколько раз видел на подоконнике широкого коридорного окна белобрысого сумрачного студента, похожего чем-то на мальчика. Подоконник был низким, а студент, сидя на нем, не доставал ногами пола… Может быть поэтому, проходя в первый раз мимо него, Сугробкин только отметил про себя эту фигуру: поздний вечер, в институте работают только одни кружки да комитет комсомола. Мельком подумал — преподавательский сын, краем мысли прикинул, на кого похож. Не припомнил и проследовал мимо. Потом еще раз и еще. И, наконец, обратил внимание на то, что сидящий на подоконнике не просто читает, а еще что-то делает руками. Он подошел к нему чуть сзади и остановился. Парень читал учебник, а руками вязал узлы. Узлы на обрывке кетгута. И вязал молниеносно.