Женщина заглянула Лемгюйсу в лицо. Уловив паузу, тот с трудом оторвал взгляд от установленных пальцами границ на столешнице.
— Да-да, — растеряно кивнул он.
— Вы понимаете?
В серых глазах Вероники прыгали нетерпеливые искорки. В голове Лемгюйса сверкнул электрический разряд: она перехватила инициативу. Что ей нужно? Кто здесь, вообще, кто? Чего она добивается от меня?
— Пока да, — осторожно произнес Лемгюйс.
— Это не вопрос памяти…
— Угу.
— Это вопрос существования. Бытия.
— Бытия, — повторил Лемгюйс.
— Да, — сказала Вероника. — То, что происходит после Тритона, в такой же степени не имеет значения, как и прошлое. — Ее пальцы отмерили еще часть столешницы. — Я не имею значения в этом будущем. Понимаете? Вся моя жизнь будто сосредоточена на смерти Тритона. То есть, я была по-настоящему, исключительно, бесповоротно жива именно в тот момент, когда у меня убили пса.
— Вы видите в этом связь? — спросил Лемгюйс.
Ему очень хотелось записать в блокнот: «Психическое расстройство», но он не решился прерывать Веронику в момент откровения. Это было бы непрофессионально. Громкий стук ладонями по столу заставил его вздрогнуть.
— Господи! — выдохнула женщина, взмахнув руками. — Почему вы все так… так упрямо бестолковы?
— То есть, связи нет? — осторожно произнес Лемгюйс.
— Есть, — сказала Вероника. — Но это связь не между Тритоном и моим внутренним состоянием, а связь между Тритоном и моим существованием. Вы видите разницу?
Лемгюйс прищурился.
— Допустим. Но, похоже, я не первый специалист, к которому вы обращаетесь.
— Третий, — неохотно сообщила ему женщина.
— И два первых не помогли?
— Там дальше бесплатных сеансов дело не продвинулось. Оба доктора оказались глупы, как пробки. Простите.
— Нет, мне это даже льстит, — улыбнулся Лемгюйс. — Хотя, возможно, я и продешевил. Но все же. Если мы принимаем вашу точку зрения, Вероника, то возникает очень простой вопрос. Зачем вам нужен терапевт? Ведь, как я понимаю, решение вашей проблемы кроется в иной плоскости. Чем вам может помочь терапия, когда, как вы говорите, это не имеет никакого отношения к вашей голове? Вы вынесли проблему наружу…
— Я… — подала голос Вероника.
— Нет-нет, — произнес Лемгюйс, — пока говорю я. Так вот, если мы понимаем случившееся, как событие, которое существует как бы само по себе, то есть, без оглядки на вовлеченных в него людей, будь то вы или э-э… какой-нибудь Тим Уолбрук с радио, мне просто не за что ухватиться. Я-то работаю с этим.
Он постучал себя по виску.
— Я думала… — Вероника опустила глаза. — Вы, конечно, все верно сказали. — Она принялась чертить ногтем по столу. — Но я думала, что вы как-то… разложите все по полочкам, что ли. И убедите меня, что я не сумасшедшая. Или, наоборот, скажете, что все это плод моего воображения, и я обязательно верну свою жизнь, как только воспоминания о смерти Тритона перестанут меня ранить.
— Для этого вы должны признать… — надвинулся Лемгюйс, следя, как ноготь женщины выписывает «восьмерку».
Знак бесконечности, если посмотреть сбоку.
— Нет, — качнула головой Вероника, — мне нечего признавать. Я теперь уверена. Я, знаете, уже неделю хожу на встречи. Сегодня утром случилась третья.
— Какие встречи?
— Мы арендуем маленький зал в центре на Гринфест-стрит. Это встречи людей по интересам.
— Вроде клуба анонимных алкоголиков?
— Да, что-то вроде, — усмехнулась Вероника. — Только у нас собираются люди, которые чувствуют примерно то же, что и я.
— Разделенность и потерю памяти? — уточнил Лемгюйс.
— То, что они герои одного эпизода. Эпизод прошел, а они остались, и теперь не знают, как жить дальше. Мы помогаем друг другу.
Интересно. Лемгюйс помял книжку в пальцах. Клуб по интересам страдающих амнезией. Скажите, Тим, какие были наши интересы? Черт его знает, Оливер, черт его знает. Я не помню. Надо узнать у миссис Ларр.
— И сколько вас? — спросил Лемгюйс.
— Пятеро, — сказала Вероника.
— И как вы нашли друг друга?
— Я расклеила объявление на столбах.
Лемгюйс хмыкнул.
— И что, все прямо как вы, Вероника? У всех чувство, будто с ними уже случилось самое важное, и жизнь их потеряла всякий смысл?