Слава искал вокруг себя примеры и не находил. Он не хотел стать завучем в пыльном пиджаке. Соседом, чьё брюхо выпадало из-под грязной майки. Нищим и голодным портретистом из парка. Страдающим романтиком из книжки. Герои прошлого вызывали уважение, но ведь кончились те войны и восстания, которые дали им шанс показать себя.Всё его поколение валилось в пропасть, ведомое предыдущим, отказаться от пропасти значило идти своей дорогой одному. Другого выхода он не видел.
Странная жажда разрушений пробиралась под кожу. Он разбивал допитые бутылки, швырял их в самодовольные рожи под вывеской «Управа района», счастливый и пьяный горланил песни с теми, кто собирался на старом месте, где был гаражный кооператив. Алкоголь мешал думать, но помогал отрешаться. Никто из взрослых не упрекал Славу ни в чём. От звона стекла, уличных драк и песен случайные прохожие только втягивали шеи и старались быстрее уйти.
К концу школы он сделал большое и неприятное открытие. Одни люди из его компании женились и резко оборвали все связи. Сменили одежду, телефоны, причёски и место жительства. Другие будто бы застряли в своём старом возрасте и уходящей эпохе. Когда они были младше и искали своё место под солнцем, их похождения воспринимались как должное. Они по-прежнему скитались, жаловались, мучились в ненужных им отношениях, но теперь это были печальные полубомжи с сознанием подростков, висящие на смирившихся родителях и периодически закатывающих им истерики.Однажды, на изломе гнилой и тёплой зимы, стоя по щиколотки берц в слякоти, Слава не выдержал и высказал им всё, что думал. Об их нелепом высокомерии, животном состоянии и непроходимой тупости. Они не смогли ни ответить ему толком, ни даже избить. Холодная вода, заливавшаяся в ботинки, прибавляла ему злости. Вытаскивая ноги из вязкой каши из снега и песка, он навсегда ушёл от тех, кого считал друзьями и почти семьёй. Почему-то ему казалось, будто его предали.
На выпускной он не явился. Не понял, почему вдруг должен что-то праздновать с уже бывшими одноклассниками, ведь Слава никогда не общался в школе по душам и на вручении аттестата не пожал руку директрисе, потому что не уважал. Однажды эта женщина равнодушно вытащила для личного пользования тетрадку из посылки с гуманитарной помощью бедным, которую ученики собирали на собственные деньги, всем классом. Вспомнив этот случай, Слава проигнорировал протянутую ему когтистую и влажную ладонь.
Пока бывшие одноклассники в новых пиджаках прятали водку в газировку и пакеты с соком, Слава спал, избавляясь от прошлого, отрезая себя от ранней юности. Всеобщий выпускной вылился в подворотни и дворы, спать стало сложнее. Закрывать окно июньским вечером совсем не хотелось, в кои-то веки с улицы тянуло садовыми цветами и шум листвы успокаивал.
Кея ловко перемахнула подоконник, сделала пару шагов и присела на стол. Слава улыбнулся. Иногда они просто молчали, но тут разговор напросился сам собой.— Как это у вас было? Ты же закончила учиться на архитектора?— Конечно. Ох, я тоже не хотела идти, меня буквально вытолкали. Но они сделали правильно.— Расскажешь?
VII
Я видел их бухгалтерию. Господь милосердный, вынь мои глаза! Сотни исправлений, магические знаки и рисунки на полях. К сожалению, никто другой не будет в таких объемах заказывать у нас предметы роскоши. Инфантильные, безалаберные маленькие дети при огромных возможностях - вот кто такие эти доледе или как их там ещё именуют...
Из записки капитана "Коробейника".
Ворота заперли глубокой ночью. Никто не спал. Это повторялось каждый цикл: как бы тщательно ни готовились, последняя ночь перед балом неизменно проходила в суматохе. Нервные суккубы случайно ломали косточки в корсетах, рвали подолы и лямки, теряли украшения и растрёпанные носились по этажам, ища у кого одолжить и чем пришить.
Уставшие от тренировок эки то и дело взбрыкивали, две колесницы полностью разобрали и собрали заново на более надёжные крепления.
Кея дремала уже одетой. Она искупила свою безучастность, выступив ходоком и несколько дней встречала курьеров и передавала новости, носясь по корпусам. Один из курьеров вручил ей заколку с багровым остролистым цветком, искусно свёрнутым из дорогой ткани. Согласно бумаге, посылка предназначалась ей лично. Она не общалась с инкубами из Келса и не понимала, кто мог быть отправителем. Если только родичи, которых она едва помнила... Не успела она спрятать подарок от чужих глаз, как ей вонзили его в волосы, наказав не трогать.