Лестра вскоре тоже ступила на крышу, Фера сильно отстала. — И что ты собираешься сделать? — первая заговорила Кея. — Хотя бы не страдать в одиночку. Художнику мы стали не нужны, Далесторе тоже, теперь ещё и… Как ни странно, Лестра едва сдерживала слёзы. За её спиной догорали остатки зари и ночной электрический свет вычерчивал на тёмном фоне неба её напряжённую до предела фигуру. — Мне конец, всё станет известно. — Вы виноваты только в краже, это не трагедия. — Не только. Мы нарушали порядок, вызывали драки, доводили кошмарами до болезней и самоубийств. Кея опешила. — Зачем?! Те самые книги запрещали всё это. — Тебе не понять. Люди — расходный материал. И жалеть их не имеет смысла, если они не маги, не техники или доктора из Тау. Тебе легат не рассказывал, чем он питается в походах, нет?! — Вы многократно нарушили запрет и навредили сами себе. — Да. — горько улыбнулась Лестра, — и не жалеем. И не раскаемся. Мы отлично проводили время. Теперь нам не сносить голов. Мы с Деем были хорошими друзьями. Он научил нас некоторым своим фокусам. Была бы с ним похитрее — осталась бы цела сейчас.
Сведя руки перед собой и резко их разомкнув, Лестра провела бесконтактный удар. Кею отбросило на самый край крыши, где она потеряла равновесие и полетела вниз. Неумолимо быстро приближающаяся земная твердь угрожала переломать ей все кости, но от страха крылья раскрылись быстрее чем обычно. Сделав несколько взмахов, она смягчила падение и приземлилась в кучу песка, прямо перед двумя детьми, отправленными на вечернюю прогулку.
— Почему такая испуганная? — спросил Слава, помогая демонице спуститься с высокого подоконника. — За мной гнались. Даже с крыши столкнули, представь себе! Закроем окно скорее. — Ясно. — рассеянно сказал художник. Он хотел бы отвлечься, но работа никак не отпускала. То сильное и глубокое, что раскрывалось в картинах, поглощало его полностью. Он перестал чувствовать свою причастность и как будто подчинялся воле архетипов, стоящих за образами. Ощущать себя крошечным перед древней и вечной правдой, быть её проводником, толмачом, жрецом стало для него важнее всего.
Кея воплотилась на какое-то время, чтобы Слава мог правильно изобразить посадку платья. Корсет мешал ей дышать и подкашивались дрожащие ноги, перед глазами плыли чёрные пятна. Когда, наконец, она чуть не потеряла сознание, пришлось сесть на подиум и развоплотиться. — Отдохни немного, я тебе чаю заварю, — сказал Слава. Он так и не смог оторваться от деталей, которые старательно выводил на холсте. Тонкая кисть очерчивала каждую мелочь, нитку, ленту и блик тафты.
Кея боялась начать разговор, но тянуть с ним не следовало. Она положила невесомую руку Славе на плечо. — Не слишком ли дорого нам обходится твоя выставка? Пятно кошмаров до сих пор расплывается вокруг окна. Тебе было очень плохо… Эти двое могли тебя свести с ума или убить. — Понимаю. Меня нормально так потрепало. Если бы ты тогда меня выслушала, то не понадобились бы другие модели. Я бы как Уотерхаус только тебя и писал. Можешь ещё воплотиться на время? Хотел на большом полотне уточнить кое-что. — Мне очень больно, — отозвалась она, — кажется, я надорвала мышцы и что-то с коленями. — Ну что же ты так неаккуратно! Всего пару часов, дальше я буду писать пейзажи. И, наверное, закончим.
Кея чувствовала, как с неё сыпется пепел. На подиуме скапливалась серая пыль. Она изображала слепую сумасшедшую, цепляющуюся за одежду такого же слепца, который делал уверенный шаг в глубокую тёмную яму. Стоять на полусогнутых ногах было невыносимо и не спасала уже ни разминка, ни перерывы. На бёдрах под кожей разлились багровые кровоподтёки. Слава изобразил и их, посчитав неплохим дополнением образа. Ликвор в нём истёк, силы покидали демоницу, и наконец, она потеряла сознание. Через несколько часов ей удалось открыть глаза. В мастерской было темно и тихо. Слава лежал на подиуме рядом, находясь где-то между сном и тревогой. Ресницы дрожали, скрещенные на груди руки тоже. Она положила пальцы на его виски и художник уже через минуту провалился в глубокий сон.
Следствие, проведённое со всей тщательностью, было окончено. Белиал давно не бывал в Тарто и с радостью не появлялся бы там вовсе никогда. Чертог он покидал только при необходимости привлечь кого-либо к ответу по тяжким обвинениям или лично объявить приговор. Встреченные по пути к жилым комнатам суккубы жались к стенам, они понимали: на этот раз будут осуждены ещё не вкусившие вольной жизни сёстры.
Фера открыла дверь, Белиал вошёл без приветствия, обернулся к Лестре, сидевшей на кровати и произнёс: — Тебе дано три дня выпускного. Как только взойдут полночные звёзды, тебе отрубят голову. Твою, с позволения сказать, подругу, втянутую в беззаконие и признавшуюся чистосердечно, я обеспечу защитой и она отправится в гарнизон в качестве медика, на кого она и училась все эти годы.