- Эбернети опаздывает, может забыл время отправки? - говорит Плутарх, когда она рассматривает Капитолийский Экспресс.
Всё шутки шутишь, говнюк. О, если ты и вагон последний выбрал, то до Капитолия точно не доедешь.
Решительная складка между ее бровей разглаживается, знакомая печальная улыбка распускается на губах. Она всегда смотрела на него, словно с самого начала знала – доверять нельзя. Помощник президента явно что-то задумал и сейчас Тринкет добровольно шла в его расставленные сети. Вопрос только один - в чём подвох?
- У нас ещё есть время, - улыбнулся Хэвенсби. - Я очень надеюсь на тебя, Эффи, но если хочешь - можешь остаться.
Он даёт выбор, и от этого становится только тяжелее, потому условия слишком неприемлемы для неё. Потому она знает, что можно иначе, но решает тут только Плутарх, ведущий новую выгодную игру. Правила которой позволяли Тринкет выбрать между Капитолийскими мечтами и Эбернети, которому запрещен въезд в столицу.
Эффи отходит в сторону, так чтобы был виден лес, и делает глубокий вдох опьяняющего своей чистотой воздуха с запахом вековых сосен и хвои.
Тринкет полностью восстановилась, и вот уже несколько дней она наслаждалась запахами из Дальнего леса.
Верхушки деревьев лениво раскачивались из стороны в сторону, а тишина позволяла ей увидеть, как через острые густые иголочки просачивалось время, унося её в воспоминания.
После случившегося в поезде, младший Реддл, не в силах смириться со смертью последнего родного человека, попросил о казни, и Плутарх с удовольствием исполнил его просьбу. Остальных мародеров пришлось просто оставить в тюрьме. Судьба Эбернети складывалась сложнее.
Логан, как и обещал Плутарху, разработал антидот, в надежде, что после переворота кто-нибудь догадается применить его. И заодно, отхватить себе лавры “спасителя нации” - о чём и мечтал Каин. Благо Плутарх узнал об этом раньше, чем хотелось бы Реддлам.
Когда Эбернети был доставлен в Седьмой, ему ввели противоядие, и им оставалось лишь ждать. Три чёртовых дня.
Когда даже Хэвенсби не был уверен в том, что его сознание останется в порядке. Когда Хеймитч лежал в лазарете без сознания, едва дыша. С открытыми глазами, вглядываясь в пространство перед собой и никак не реагируя ни на что. Ни на голос, ни на прикосновения.
И снова три херовых дня превратились в сплошной кошмар для Тринкет. Кошмар, в котором она сидела и сжимала руку Эбернети, пока тот забывал её имя. Совершенная пустота в этих серых глазах доводила Эффи до бешенства, до разрывающей виски режущей боли. Невольно ища причину в себе и своих поступках, она медленно, но верно сходила с ума, не слыша от больного ни звука сутками, слишком часто ночуя в его палате с Джоанной.
И когда он пришёл в сознание, Эффи была уверена - в этот момент у неё остановилось сердце.
- Представься, - прошептал Эбернети, и Тринкет расплакалась. Истерично, громко. Она перестала лить слезы, когда тяжелая рука привлекла её в объятья, а хрипящий голос прошептал на ухо: - Да помню я тебя, Тринкет, тебя невозможно забыть.
Именно в тот момент, под истеричный хохот Мейсон, Эффи Тринкет могла совершить действительно настоящее, кровавое убийство со всеми осложнениями.
Его выписку обещали через две недели. Но Хеймитч спокойно раскуривал сигареты на пару с Мейсон, прогуливаясь Дистриктом, уже на шестой день, распыляя неприличные прилагательные в адрес “безвкусной” еды.
Не успел он выйти из лазарета, как тут же Хэвенсби решил, что пора делать выбор. Меняющий всё. И она оттягивала его до последней секунды.
Осеннее солнце просвечивало сквозь паутину чёрных ветвей, и в тот момент почти абсолютной тишины Эффи показалось, будто во всём начала происходить какая-то загадочная перемена. Закрыв глаза, женщина глубоко вдохнула, пытаясь запомнить запах, окутывавший её, и, повременив, с сожалением выдохнула и, приподняв веки, внезапно ощутила чьё-то присутствие.
Эбернети молча наблюдает, пока она упрямо сверлит своими блестящими от накативших слёз глазами каменные плиты под ярко жёлтыми туфлями. Её руки сжимаются в кулаки, а ногти впиваются в ладони. Такая глупая, ранимая Тринкет.
Видит Сноу, Эбернети мог часами разговаривать о какой-то херне с кем угодно, но, когда дело касалось чего действительно важного, касалось его и Тринкет, он готов был молится на образ Коин, лишь бы не сморозить лишнее. Просто сейчас между ними было слишком много всего, чтобы говорить. Все решения были приняты. Все вопросы решены. Осталось только отпустить друг друга.
- Хотела уехать, не прощаясь? - рывком разворачивает её, смотря в глаза, замечая, что кончик носа покраснел от холода.
Молчит, кусает губы, смотрит на него и почти плачет.
- Чувствует моя задница, это ненадолго. У тебя не бывает ни дня без проблем.
Он думает, что у Тринкет определено девять жизней. И, кажется, она поделилась с ним.
- Это же должно было закончится. Рано или поздно. Только не реви, солнышко, я знаю, что это от счастья.
Он осторожно проводит большим пальцем по её щеке, убирая слезу. Она чувствует, как холодные пальцы прикасаются к её лицу, скользят дальше, заправляя прядку волос за ухо. Чувствует его губы, целующие лоб. Он прижимает её к груди. Так крепко. Тепло. Чувствует, как тяжело он втягивает воздух. И, кажется, больше не дышит. Она и сама не хочет. Чтобы задохнуться от его запаха. Запомнить его навсегда.
- Мисс, - голос машиниста заставляет Эбернети ослабить объятия. - Мы отправляемся.
Нет. Не отпускай меня, Эбернети. Хоть раз, не отпускай!
Он осторожно касается её волос, проводит по ним и почти судорожно выдыхает. Во взгляде было прощание и грусть. Больше ничего. Но сердце стучит словно бешенное, когда она в последний раз прижимается губами к его щеке, замирая.
Лжец, ты не хочешь отпускать её. Ты не сможешь.
Эбернети опускает руки, проведя напоследок по спине. Тринкет делает шаг назад, оказываясь в чёртовом поезде, а он отворачивается и уходит, сцепив зубы, чтобы не завыть.
Вагон качнуло, совсем легко, но она готова была рухнуть без сил, и рухнула бы, если бы не рука Хэвенсби на её плече.
Только не оборачивайся, Эбернети. Проваливай, но не оборачивайся. Как и всегда.
- Ты готова?
- Нет, - шепчет она, прожигая насквозь Эбернети, который вдруг остановился и слегка повернул голову. Который почти оглянулся, мать вашу!
- Тогда это твой последний шанс уйти, - Хэвенсби улыбается, всё идёт идеально по плану. Остался лишь маленький рывок для Эффи, который изменит её судьбу, и Хэвенсби готов толкнуть. - Кейдж всё подготовил, тебя ждёт умопомрачительная карьера. Только скажи, что готова ехать.
Ты готова ехать, Тринкет? Ты едешь?
Верхушки елей медленно пошатывались от холодного осеннего ветра, нарушая тишину и привычный ход времени, что сочились вместе с солнечными лучами сквозь острые иголки.