«…4. Приостановить деятельность политических партий, общественных организаций и массовых движений… Проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок не допускается. В необходимых случаях вводить комендантский час, патрулирование территории, осуществлять досмотр, принимать меры по усилению пограничного и таможенного режимов… Решительно пресекать распространение подстрекательских слухов, действий, провоцирующих нарушение правопорядка, неповиновение должностным лицам, обеспечивающим соблюдение режима чрезвычайного положения…»
На заводах и в учреждениях закончилась ночная смена. Люди хлынули на улицы. Где президент? Убит, арестован, умер, убежал в Штаты, погиб при катастрофе. Появляются портреты Горбачева. Горбачев — разочаровавший всех, предмет насмешек и анекдотов, политик с нулевым рейтингом, которому давно уже никто не верил и не доверял, вдруг сплотил своим именем народ. «Горбачев! Горбачев!» — скандирует толпа в стихийном протесте против случившегося. Люди еще толком не поняли, что произошло, но мерзкое звучание фраз из репродукторов напомнило всем о временах, возвращения которых не желает никто. Горбачева убили за то, что он хотел уничтожить эту гнусную систему. Верните нам нашего президента!
«… 8. Установить контроль над средствами массовой информации, возложив его осуществление на специально создаваемый орган при ГКЧП…»
В Архангельском — резиденции президента России — Борис Ельцин и группа его сотрудников слушали поток сообщений по радио. Среди них были и мэры Москвы и Ленинграда — Попов и Собчак. «Все ясно, — сказал Ельцин со своей странной улыбкой. — Началось…» Попытки связаться с Горбачевым ни к чему не привели. Линия правительственной связи не работала. Было решено пробиваться в здание правительства России на Краснопресненской набережной и действовать по обстановке. Охрана проверяла оружие. Она не собиралась сдавать своего президента, как сдали своего мордастые гебисты генерала Медведева. Около 8 часов утра машина Ельцина выехала в Москву. Впереди и сзади, включив сирены, неслись машины с охраной, откровенно выставив автоматы наружу. Лавируя между танками — на Москву лавиной продолжала двигаться бронетехника — кавалькада въехала в Москву и под вой сирен, мимо молчаливо стоящих танков и безразличных солдат, направилась к «Белому Дому» России, которому вскоре суждено будет стать самым знаменитым зданием в мире.
В Ленинграде первый секретарь обкома Борис Гидаспов, слушая сообщения по радио, даже закрыл глаза от удовольствия, как будто из репродукторов лилась райская музыка. Взглянув на часы и увидев, что уже 8 часов утра, он понял, что больше не вправе сидеть вот так в Смольном, ничего не предпринимая. Машина первого секретаря выскочила из ворот Смольного и помчалась в штаб военного округа. Генерал-полковник Самсонов встретил его без всякого восторга.
Да, он начнет действовать, если в городе начнутся беспорядки и акты насилия. В его распоряжении есть достаточно сил и средств. А зачем он сейчас будет нагнетать обстановку, если все спокойно. В полученных им приказах нет ни слова о том, что он должен пугать армией народ. Но в стране объявлено чрезвычайное положение! — настаивал Гидаспов, — о нем надо хотя бы объявить!» Зачем? Москва уже два часа ничем другим не занимается, как объявляет. И вообще неизвестно, на чрезвычайном положении город или нет. В указе сказано: в ряде местностей СССР. А о Ленинграде ни слова. В этот момент к ним присоединился начальник управления КГБ Курков. К великому удивлению Гидаспова чекист поддержал Самсонова. «Вы с ума что ли посходили оба? — зло спросил Гидаспов. — На этот счет есть специальное постановление ЦК КПСС, а вы не объявляете в городе чрезвычайное положение?» «А почему собственно это должен делать я, — не сдавался генерал-полковник, — вы секретарь обкома, вы и объявляйте!» «Товарищ Самсонов, — играя своими змеиными улыбками, произнес Гидаспов, — вы член бюро обкома. Я не понимаю вашей позиции. Вы назначены комендантом города, вы и должны объявить населению о чрезвычайном положении».
Гидаспов совал Самсонову уже готовый текст, грозил позвонить самому Шляге, но командующий округом и его заместитель генерал-майор Миронов держались твердо. Курков сидел молча, дав только короткую справку, что он подчиняется председателю КГБ РСФСР генералу Иваненко, а тот пока никаких распоряжений не давал. Подъехал и Крамарев — начальник УВД Ленинграда. Тот также заявил, что он подчинен министру внутренних дел России Баранникову и ничьих других приказов выполнять не будет. Налицо был явный саботаж. Взбешенный секретарь, пообещав с одной из своих зловещих улыбок, сделать «оргвыводы», уехал в Смольный. Все понимали, что сейчас Гидаспов будет названивать в Москву, и не ошиблись. Примерно в половине десятого Самсонову позвонил заместитель министра обороны Говоров и приказал зачитать гидасповский текст. Генерал-полковник побагровел. Сейчас он зачитает текст и будет отвечать за все, что произойдет в городе после этого. Он уже ненавидел этих хитрожопых партаппаратчиков. Гидаспов, конечно, выкрутится, как выкручивался до сих пор, и все шишки полетят на армию, которая, естественно, будет одна во всем виновата. В 10 часов утра звенящим от волнения голосом генерал-полковник Самсонов зачитал по городской радиотрансляционной сети гидасповский текст, слегка его изменив. С самого начала в словах командующего звучали какие-то оправдательные нотки: «Товарищи! В связи с введением на территории Советского Союза чрезвычайного положения на меня, как на командующего войсками Ленинградского военного округа, возложены обязанности военного коменданта города Ленинграда».