— Вот видишь! — сказал он. — Курение имеет свои достоинства. Я замечал, что ты его не одобряешь, не думай.
Мы встали, и Роб повел вокруг крохотным огоньком, оглядывая нашу тюрьму. Мы находились в каком-то круглом строении около десяти футов в диаметре. Каменные стены, поднимаясь, загибались внутрь, к маленькому отверстию футах в двенадцати над землей. Там была маленькая дверь с металлическими полосами, и Роб с силой налег на нее. Она не подалась. Он погасил зажигалку.
— Нужно поберечь горючее, — сказал он, — пока буду думать.
— При таких загибающихся стенах будет невозможно взобраться, чтобы попробовать расширить отверстие вверху, — негромко заговорил Роб в темноте. — Для этого нужно быть пауком или мухой. Может, ты смогла бы встать мне на плечи, попробовать столкнуть несколько верхних камней. Но, — вздохнул он, — туда нам не подняться. Может, мне встать возле стены и подтолкнуть тебя? Пожалуй, не стоит, — сказал он с безнадежностью в голосе.
Я была склонна согласиться с ним.
— У меня к тебе вопрос, — сказал он через несколько минут, — это у меня первая возможность побыть наедине с тобой с тех пор, как мы сели в самолет.
А чья это вина, подумала я, что ты проводишь столько времени со своей ненаглядной гардой?
— Спрашивай.
— Ты в самом деле думаешь, что я дрянь и — как там ты еще обзывала меня — олух?
Надо же, мужское эго.
— Нет, — ответила я. — Ну, может, изредка. Если б только ты мог быть помягче с Дженнифер.
— Что ты имеешь в виду?
— Думаешь, сейчас подходящее время для обсуждения этого? — вздохнула я.
— А почему нет? Делать здесь больше нечего, так ведь?
— Хорошо. Тогда на твоем месте я смирилась бы с тем, что она будет становиться старше и у нее будут кавалеры. Соберись с духом, у нее будет секс. Почему бы тебе, вместо того чтобы отпугивать парней, что, откровенно говоря, видимо, приводит к противоположному твоим намерениям результату, не поговорить с ней о таких практических вещах, как противозачаточные меры, венерические заболевания и прочее.
— Это дело матери, — ответил он.
Меня подмывало сказать, что, поскольку матери у нее нет, эту роль он должен взять на себя. Но он, разумеется, сам это знал, старался как можно лучше воспитать Дженнифер, и получилось у него отнюдь не плохо.
— Знаешь, я не такой уж динозавр, как ты думаешь. Я знаю, что она не вступит в брак со своей первой школьной любовью, как это сделал я.
«Конечно, раз ты не позволяешь ей иметь школьную любовь», — хотела сказать я, но промолчала.
— Ничего не говори, — приказал Роб. — Даже в темноте я точно знаю, какое сейчас у тебя выражение лица. Но я никак не думаю, что этот Гилхули может быть хорошим началом, — продолжал он. — По сравнению со своими подругами Дженнифер слегка незрелая. Я имею в виду — сколько ему лет? В отцы ей годится? Он моложе меня от силы лет на десять. — Сделал паузу. — Ладно, может, не на десять, а больше, но ты понимаешь, о чем я.
— Ты говоришь, что Гилхули слишком стар для нее, и ты прав, — сказала я. Как ни скучен мужчина средних лет, беспокоящийся о своем возрасте, этот разговор неожиданно показался мне интересным. Может быть, подумала я, с этой драмой из-за Дженнифер и ее великовозрастного кавалера я пропустила что-то очень важное? Сколько может быть лет пропавшему ребенку? Потому что тут, должно быть, замешан этот ребенок. Мать, отец, сестра отца, дедушки и бабушки уже мертвы. Этне сказала, ее родители состояли в браке тридцать четыре года. Бирн перед этим около года провел в море. Значит, ребенку его сестры должно быть не меньше тридцати шести лет, может, и больше. От тридцати шести до сорока. Может Падриг быть этим пропавшим ребенком? Не исключено. Эмин Бирн, наверно, возражал бы против того, чтобы его дочь сошлась с сыном его сестры, не одобрил бы кровосмешения. Но, может, он не знал. Не знал, видимо, и о Дейрдре. Семейная вражда означает, что их члены не могли быть близко знакомы. Они жили в разных городах. Возможно ли, подумала я, что этот ребенок жив и разыскал семью Бирнов?
— И я не хочу, чтобы она страдала, — услышала я слова Роба. — Признай, что эти отношения напоминают курортный роман.
Я снова обратила внимание на то, что Роб говорит. Если он думал, что я слишком ослабела и буду соглашаться с ним во всем, то жестоко ошибался.
— А ты, надо полагать, подаешь ей хороший пример в этом? Алекс помалкивает о том, когда его сосед по комнате приходит и уходит, но Дженнифер прекрасно знает, что ты уходишь потихоньку ночью и возвращаешься чуть свет. И не верит отговоркам о полицейских делах!
— Напрасно ты это сказала, — вздохнул он. — Я знаю. Ты говоришь, что я подонок и плохой отец.
Слышать его слова в темноте было жутко.
— Извини, — сказала я. — Говорить этого не следовало. Я не думаю, что ты плохой отец или подонок. Но обрати внимание на Дженнифер. Она красивая девушка, очень разумная. Можешь поставить это себе в заслугу. Что до Медб, она тоже производит впечатление умной и приятной особы. — Похвала, конечно, слабая, но на лучшую я не была способна. — Насколько я понимаю, отношения у вас очень серьезные, — добавила я.
— Ошибаешься, — спокойно сказал он. Я ждала. — Причины две. Она не вдова. Ее муж жив. До самого последнего времени в Ирландии не было развода, поэтому ради приличия она называет себя вдовой. Он живет в Белфасте.
— Так, может быть, она теперь получит развод.
— По-моему, в этом вопросе у нее твердого мнения нет — то ли она не одобряет развода, то ли сохранила к мужу какие-то чувства.
О Господи, подумала я. С минуту мы оба осмысливали это.
— А другая причина?
Роб вздохнул.
— Вторая в том, что я сам не знаю, где лежит мое сердце, но не думаю, что здесь.
Фраза показалась мне странной, но я поняла выраженные в ней чувства.
— А этот щеголь-адвокат? — произнес в темноте Роб.
— Тоже не думаю, — ответила я.
— Причины?
— Во-первых, не думаю, что я его тип, во-вторых, не знаю, где лежит мое сердце.
— Ммм, — протянул Роб. Мы посидели молча несколько минут. — Я давно собирался кое о чем тебя попросить, — неожиданно заговорил он. — Можешь отказаться. Но я думал, согласишься ли ты стать законной опекуншей Дженнифер, случись что со мной. Дедушка и бабушка слишком немощны для этого. Ты единственная, кому бы я мог доверить ее. Ей восемнадцать, так что опекать ее почти не нужно, но, думаю, она еще будет какое-то время нуждаться в каком-то руководстве. Подумай. Я ведь полицейский, так что вероятность, что такая необходимость возникнет, выше средней.
— Мне об этом думать не нужно, — ответила я. — Будь у меня дочь, а я, признаюсь, в последнее время хотела этого больше, чем раньше, то я была б очень рада, если б она походила на Дженнифер. Так что я согласна. Однако ты понимаешь, что, если я стану твоей заменой, тебе придется прекратить сопровождать меня в таких рискованных ситуациях.
— Ты права, больше не буду, — усмехнулся он.
— Как, по-твоему, что должно произойти здесь? Ответь честно, — спросила я.
— Ты уверена, что хочешь знать?
— Да.
— Думаю, что этот человек либо бросит нас гнить здесь, либо вернется, чтобы прикончить.
— Чудесно, — сказала я. — Извини, что спросила.
Мы посидели, обдумывая эту замечательную перспективу.
— Как полагаешь, где мы находимся? — спросил Роб. — По-прежнему на Дингле?
— Да, — ответила я.
— На севере? На западе?
— По-моему, в южной стороне.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что мы находимся в клохане, — ответила я. — Большая часть их расположена там.
— Где-где?
— В клохане. Похожей на улей постройке. Здесь, на склонах горы Игл, их сотни, большая часть их превратилась в развалины, но некоторые хорошо сохранились. Я видела их, когда мы с Малахи, Кевином и Дженнифер поехали искать указания. Щелкни зажигалкой и посмотри: представь, что находишься в улье. Видишь, камни уложены так, что стены загибаются вверх. Такая кладка называется ступенчатой. Прямо-таки произведение искусства. Эти домики-ульи построены в первые годы христианства, может быть даже раньше. Монахи жили в них отшельниками, набирались знаний и молились. Иногда клоханы строили группами возле церкви. Иногда в них жили обычные люди, а не священники, иногда они играли роль укреплений. Этот клохан больше и выше, чем большинство остальных. Кажется, я где-то читала, что обычно они бывали всего около четырех футов высотой, но этот гораздо выше — должно быть, он представлял собой дом, а не монашескую келью.