— Вмешаться не хочешь? — спросил Григорьев хохочущего Тарасика.
— А зачем? Тут не поймешь, кто прав, а кто виноват, вот если бы пацаны его свалили и стали добивать ногами, мы бы тогда и влезли, а так мужик чувствует себя настоящим бойцом. Молодец.
Сам бы Тарасик уложил бы обоих хулиганов за несколько секунд, максимум за три, врезав пару раз даже не в полную силу, и, конечно, такого прикольного шоу уже не получилось бы. Народ, в большинстве своем подвыпивший, угорал.
Тарасик рассказал Григорьеву, что только однажды испытал настоящий ужас — на шоссе, где-то в районе Петергофа, когда за поворотом въехал на подъем и вдруг оказался впритык за платформой, с которой медленно и неуклонно скатывался дорожный каток. Тарасик взглянул в зеркало, испугался: вдруг кто-нибудь выскочит из-за поворота и на полном ходу вмажет ему в зад, а значит, вобьет под сползающий каток и ничего сделать будет невозможно. Если бы он был в машине один, тут же бы и выскочил, — черт с ней, с машиной! — но рядом сидела жена, а сзади — сын, который еще ничего не видел, а жена так просто оцепенела. Тарасик тогда мгновенно включил передачу, сдал чуть назад, а потом, резко вывернув руль, рванул вперед и ушел на обочину — чуть ли не в канаву — в тот самый миг, когда каток с грохотом обрушился на дорогу и покатился по склону. Все их безумные тренировки юности с лихвой окупились в эти страшные пять секунд.
Таков был Тарасик, но сыну его это все, увы, явно не передалось. А бывало совсем по-другому. Однажды позвонил опять же старый флотский товарищ, попросил приютить на пару дней своего сына, приехавшего поступать в военное училище. Поезд приходил ночью, и хотя от вокзала до дома было всего двадцать минут неспешной ходьбы, Григорьев беспокоился, как мальчишка доберется, не пристанет ли кто к нему по дороге. Жена его пилила целый вечер: надо непременно встречать ребенка, вдруг чего с ним случиться, ты ж за него отвечаешь. Однако когда парень вошел, все поняли, что опасаться было совершенно нечего — было ясно, что к таким на улице не пристают. Это был высокий здоровенный парнище, спортивный и очень уверенный в себе, впрочем, точь-в-точь как и его папаша в юности. С такими вообще предпочитают не конфликтовать и разговаривают вежливо даже самые отъявленные хамы — себе дороже. Такой при соответствующей ситуации без малейших колебаний может дать в морду, и лучше его не сердить. И фамилия его была соответствующая — Головач. Он еще как-то разок заходил, уже в форме и, конечно же, с сержантскими лычками. «Почему я не удивлен!» — усмехнулся Григорьев. Потом еще и с подружкой однажды забежал на праздник — девочка тоже была конечно же самый, что ни на есть, высший класс.
Впрочем, Тарасик еще надеялся, что сынуля с возрастом выправится. Такое иногда происходит с гормональной перестройкой: мальчишки худеют, вытягиваются, характер становится жестче, в то же время вдруг нарастает мускулатура. А пока он был постоянно с мамочкой.
— Та тоже потакает: сю-сю-сю, поцелуйчики. Мы были другие, — сокрушался Тарасик. — Понятно, один ребенок в семье. Нас у родителей было четверо, с детства все работали по дому, на огороде, кур кормили. У каждого были свои обязанности. Это очень важно. А этот вообще ничего по дому не делает. Даже у себя в комнате не убирается. Спортом тоже не занимается. Я начинаю наезжать, давай ходи на карате, тот к матери, а она: отстань от ребенка, он плохо себя чувствует, должен заниматься, готовиться к ЕГЭ. Чем он там занимается: сидит на компьютере играет, тайком лазает на порносайты. Спортом надо заниматься, а не компьютерами!
И верно, женское воспитание к добру не приводит, и примеров тому куча. Григорьев знал одного такого. Холили его, лелеяли, всюду водили за ручку, и вдруг из мальчишки вырос классический педрила с типичными гомичьими ужимками: «Ой, противный!», колготки под джинсами, стринги, помада, тени на веки и прочее. Правильная ориентация была на каком-то этапе жизни утеряна и уже безвозвратно. Конечно, возможно изначально произошло мозжечковое голодание во время родов, повреждение глубинных структур мозга, но, скорее всего, свою роль сыграло женское воспитание — вот и думай.
У других знакомых случилась настоящая семейная трагедия. Сын Сёма заделался трансвеститом, собирался делать операцию, удалить половой орган, сделать взамен него влагалище (существует такая специальная хирургическая техника), поменять паспорт, а потом выйти замуж как женщина. Григорьев его как-то видел. С виду он действительно выглядел как девушка, только что был, пожалуй, высоковат, имел здоровенный кадык, хриплый голос и туфли на каблуках сорок третьего размера.