Сидевшие у дверей старики кончили есть и складывали вещички в заплечные мешки, спущенные на пол. Старуха оглянулась по сторонам, ища икону, и, не найдя, перекрестилась на печку.
Добрика разомлел в тепле, ноги у него отошли.
В печурке гудело пламя. Веснушчатый подбросил в огонь полено, высыпалось несколько раскаленных угольков, и вслед за ними вылетел целый сноп искр. Заглядевшись на огонь, Добрика снова начал задремывать, и ему приснился хороший сон. Будто пошел он собирать улиток за околицу села, по ту сторону железной дороги. Там была долина, заросшая кустарниками, полынью и диким луком, где улиток видимо-невидимо, маленьких, беленьких, как пуговки на рубахе, нежных, почти прозрачных. Он бормотал им что-то вроде песенки, и они выпускали свои длинные, дрожащие, тоненькие, как ниточки, рожки с черными точечками на концах. А стоило ему притронуться к ним пальцем, как они тут же втягивались в чешуйчатую кожицу…
Но кто-то вырубил все кусты, и улитки погибли. А он бежит, бежит по мертвой долине, а за ним свора собак, и пустые раковины трещат у него под ногами, как тонкий лед. Он перебрался через речку, а собаки остановились напиться. Он растянулся на песке лицом к солнцу, заснул и ему приснилось, что он нашел золотистую улитку, которую искал давным-давно, еще в детстве… Ио собаки опять кинулись за ним в погоню, рослые, огромные, как жеребцы, а он, тяжело дыша, бежал, продираясь сквозь заросли, и тащил за собой беспомощного раненого товарища, шепчущего хриплым, прерывающимся от боли голосом тихо, почти беззвучно: «Ты сразу отправляйся туда… Пойдешь вместо меня… Другого выхода нет… Не забывай, тебя зовут Кенар…»
Эти слова вырвали его из оцепенения, но он еще не проснулся, он еще видел себя бегущим, он сумел избавиться от преследователей, он тащил на спине по ступенькам на, чердак танцевальной школы того раненого, вместо которого должен был идти. Он вспомнил, как подбадривал его, задыхаясь: «Ну вот, пришли… Смотри… Здесь ты в безопасности… Я приведу врача, нашего, конечно, и скоро тебе станет лучше!..»
На одной из лестничных площадок их увидели дети, девочка и мальчик, две любопытные пары глазенок, которым он улыбнулся, чтоб не напугать их, а девочка попросила его: «Дяденька, будьте добры, помогите моему братику спуститься с лестницы!.. Мы хотим слепить снежную бабу». А он ответил: «Сейчас, детка. Я сейчас вернусь, и мы вместе будем лепить снежную бабу… Только вот отнесу этого дяденьку наверх, он пьяный… Напился, чудак, видишь, какой смешной, даже идти не может…»
И он снова погрузился в сон или полусон, и раненый сказал ему, что если станет невмоготу, то выбросится из окна, но не дастся живым в руки, но он не поверил, решил, что тот ляпнул это просто так, в приступе боли, а теперь представил себе, как тот летит в пустоту, в квадратный пролет лестницы, под изумленными взглядами детишек, которые ждали, чтоб кто-нибудь помог им спуститься во двор… Он чуть было не закричал, но в это время кто-то вошел в корчму с ребенком на руках и прошел на кухню, откуда послышался испуганный и сердитый голос женщины: «Ой, горе ты мое, да он же замерз весь… Как бревно, Вот так два года назад замерз Костика, сын Станы, вдовушки, что живет за бензоскладом. Скоренько разотри его снегом, чтоб кровь ожила… Идти с ребенком в дорогу в такую погоду?! Сучка, а не мать!»
Его трясли за плечо, неужели опять заснул? Перед ним стоял веснушчатый паренек и протягивал ему счет. В блокноте под столбиком цифр — стихи: «После супа с потрохами с вами бог и радость с вами!»
— Это я написал специально для вас.
— Почему тот обозвал тебя «Искариотом»?
— Иуда, дескать. Веду счет долгам на радость хозяину… Но он хороший человек, ей-богу!..
— Он у вас завсегдатай?
— Обедает у нас… Иногда заходит и вечером, после девяти… А почему спрашиваете?
— Вы ему даете в долг?
— Ему?.. Да… У него есть кредит… Хозяин его хорошо знает, они вместе служили в армии.
И в тот же миг в двери корчмы шумно ввалились опереточные артисты, с которыми он ехал ночью в поезде. Пол загудел от их топота. Любопытствуя узнать, в чем дело, из задних дверей выглянула мадам Янка, здоровенная бабища в клубах кухонного пара.
— Боже мой, честь какая, люди добрые! Ты чего стоишь? Убирай скорей со стола, чего пялишься, как дурак!
— Мы, уважаемая мадам, артисты музыкального театра, — певучим тоном вымолвил тенор, который напевал в поезде.
— Ишь ты! — искренне удивилась мадам Янку. — А у нас только суп с потрохами! Но он как раз полезен для голоса!
Певица громко шепнула на ухо тенору: