Постепенно замирая, в камере шла борьба людей с чем-то неизмеримо более могущественным, чем они. Почти звериный вой, хрипы, стоны всплескивались и обрывались, и наконец все затихло. Лишь в камерах по соседству стоял шум, их обитатели пытались докричаться до узников камеры номер два, охраняемой эсэсовцами, — но тщетно.
Фритч взглянул на часы: прошло всего семь минут. Он подождал еще десять, подал знак всем быть наготове и приказал блокфюреру открыть дверь.
То, что он увидел, превзошло его ожидания. Проем двери был доверху забит трупами. Казалось, только посторонняя сила могла так спрессовать человеческие тела. Все лица были в крови, кровь сочилась из ртов, носов, ушей. Лица были изуродованы, измяты, как будто по ним прошлась чья-то могучая железная рука. Солдаты попробовали сдвинуть с места эту стену из человеческих тел, но труд оказался непосильным. Тогда стали разбирать ее сверху и складывать трупы в коридоре, пока не расчистили проход. Внутри камеры несколько скрюченных тел поодиночке валялись на полу, рты у всех были широко открыты, языки высунуты. В живых не осталось ни одного. Сильно подтаявшие гранулы продолжали выделять газ…
Дверь быстро закрыли и, не убирая трупы, по сигналу Фритча вышли на воздух. Сдернув противогаз, Фритч вытер пот и, глядя на окружающих пьяными глазами, в которых ужас мешался с ликованием, сказал:
— Вы были свидетелями моего открытия!.. Вызвать по телефону доктора Иоганна Бара. Пусть захватит противогаз. Прикажите всем нашим людям немедленно выйти на воздух… Расчистить вентиляцию в этой камере.
— Поразительно! — повторял Палич, пытаясь дрожащими руками зажечь сигарету. — Вы думаете, они готовы?
— Доктор сейчас определит.
— Неслыханно!
— Я еще не до конца понял, что произошло, но почти уверен, что сегодня — великий день.
— Безусловно! Мои поздравления, герр гауптштурмфюрер!
Появился доктор. Все направились в барак; впереди шагал карательный взвод с автоматами наперевес, замедляя шаг на каждом повороте, как бы в опасении, что мертвые могут воскреснуть.
Но ничего не изменилось ни в коридоре, ни в камере. Доктор, еще при входе надевший противогаз, осмотрел один из трупов, развел руками и констатировал:
— Мертв.
Осмотрел еще нескольких. Признаки смерти у всех были одни и те же. Снова вышли на воздух. Доктор не удержался:
— Потрясающе! Я же говорил вам, герр гауптштурмфюрер, форменный циклон. Этой дозой можно было бы и тысячу таких дохляков уничтожить.
— Чисто, практично, и без расхода боеприпасов! — энергично вмешался Палич, боявшийся, что Фритч припомнит ему недоверчивую улыбку.
— Главное — экономия боеприпасов! Это самое важное! — торжествовал Фритч. — Но у меня остаются сомнения. Вдруг на фабрике произошла ошибка, и содержимое банки не соответствует этикетке. Чтобы не ошибиться, надо попробовать еще раз.
— Засыпать вентиляцию в седьмой? — с готовностью предложил Палич.
— Именно так. И поплотнее. Я буду хронометрировать.
Все повторилось в той же последовательности. Первый крик раздался через восемь секунд после начала, хрипы замолкли через шесть минут. Через четверть часа открыли дверь: сотня трупов.
— Эврика! Вот теперь вы можете меня поздравить, господа! — сдержанно произнес Фритч.
Все поспешили принести свои поздравления.
— Как будем с последней? Начинать с вентиляции? — возбужденно спросил Палич. Несмотря на холод он уже сбросил пальто и засучил рукава.
— Нет, нет! — возразил Фритч. — Подождем Хосса, он должен лично убедиться и в эффективности газа, и в том, что в его отсутствие дела тоже могут идти успешно. Все свободны! Распахнуть окна! Позаботьтесь о тех, в десятой камере. Открыть им вентиляцию, а то как бы они не задохнулись за счет соседей!
Палич, доктор и собравшиеся у барака офицеры смотрели на Фритча с уважением и завистью. Кое-кто из любопытных, надев противогазы, спускались в подвал, но тут же возвращались, выпучив глаза, обмениваясь бессвязными возгласами.
Хосс вернулся вечером, после десяти. Он застал свой гарнизон пьяным. Офицеры встретили его загадочными улыбками. Когда Хосс спросил Фритча, что празднуют сегодня в клубе, тот фамильярно взял его под руку и пригласил пройтись.
— Сейчас увидите! Речь идет об эпохальном открытии.
— Каком именно?