ее отец. Все это как-то сковывало Варью в его отношениях с девушкой.
— Подцепил кого-нибудь?
— Подцепил,— сдался Варью.— Одну девчонку подобрал у Дунафёльдвара. Она хотела, чтобы я ее в Боглар отвез, а я отказался. Высадил ее у Пакша, а сам превратился в кенгуру.
— Кто тебе это сказал?
— Чувствую...
— Что чувствуешь?
— Чувствую, что стал кенгуру. Как увижу на обочине пучок высохшей травы, аж слюнки текут.
— Красивая она была?
— Ничего. Аппетитная.
Жожо, помрачнев, разглядывала Варью. Отпив из чьего-то стакана пива, сказала:
— Могу спорить, что остановились где-нибудь на травке поваляться.
— Ничего мы не валялись.
— А что ж тогда?
— Ничего. Высадил я ее у Пакша, а сам в кенгуру превратился...
От соседнего столика поднялся высокий парень, неуверенной походкой подошел к ним. Он оперся на спинку стула, и голова его от толчка упала на грудь, длинные, давно не стриженные и не мытые волосы наполовину закрыли лицо. Он напоминал какого-то лохматого зверя: не то собаку, не то льва, а больше всего моржа.
— Братцы... Подкиньте кто-нибудь сотнягу. Пива хотим, а деньги у нас кончились.— Он кивнул в сторону своих приятелей.
Варью с друзьями посмотрели на покачивающегося парня, потом на соседний столик. Там, в обществе шести пустых бутылок, сидели двое мужчин средних лет и усатый старик в комбинезоне.
— Забудешь отдать-то,— сказал механик.
— Не забуду. Через неделю принесу. Мы всегда здесь сидим, за тем столиком или вон там, у барьера.
Механик вынул сотенную бумажку и протянул ему.
— Спасибо,— сказал парень и с деньгами в руке направился к стойке.
— Кто это такие?— спросила Пётике.
— Они все время здесь сидят,— ответил механик.
— Панельщики они, в общежитии живут,— добавил один из шоферов.
В это время на аэродроме «Ферихедь» взлетел самолет, с ревом пронесся над крышами Кёбани и, стремительно уменьшаясь, стал таять в синем летнем небе. Все подняли головы.
—«Боинг»,— сказал кто-то.
Механик замотал головой.
— Никакой не «боинг»... Это парижский рейс, «Эр Франс». У «Эр Франс» «боингов» нет...
— Да-а... Пока мы доберемся до дому, они уже в Париже будут! — вздохнула Пётике.
— Ну и что? — сказала Мари.
— Может, все-таки «боинг»...
— Да не «боинг» это, а «Як-40», малевский самолет,— вмешался в разговор один из шоферов.
— Ну-у?..— с сомнением протянул Варью, глядя вслед самолету.
— Точно,— ответил шофер.
Жожо наклонилась к уху Варью и прошептала:
— Не дала она тебе, вот ты и влюбился.
Варью все еще смотрел в бархатно-синее вечернее небо, поглотившее летящий в Париж самолет, как море — брошенный в волны камешек.
— Консервативная ты свинья... Любишь, чтоб девка не сразу перед тобой юбку задирала.
— Не понимаю, чего ты хочешь...— бормотал Варью.
— Говорю, не дала она тебе, ты и готов. Прямо перед глазами стоит картина: ты к ней лезешь в своей кабине, а она ни в какую...
— Она-то дала бы...
— Да ну?
— Точно,— сказал Варью и, взяв со стола бутылку, долго тянул из нее пиво.
Жожо сидела молча, опустив плечи.
В дверях пивного зала показался фармацевт с Цицей. Они явились веселые, раскрасневшиеся. Свободных стульев вокруг стола уже не хватало, и Цица уселась на колени Доки. Тот высовывался из-за ее плеча то с одной, то с другой стороны, так что слова его слышны были то на одной половине стола, то на другой.
— Поехали в Зугло,— предложил он.
— А что там такое?
— Я там знаю один классный клуб в подвале. Место — блеск!
— А что там такого интересного?
— Ребята там блеск... Плюс поджаренный хлеб с жиром и луком, потом — красное вино и блюз.
— Если поджаренного хлеба с жиром хотите до отвала, так айда лучше ко мне. А еще у меня четыре бутылки пива припрятаны,— сказал один из парней с пивоварни.
— Чтоб твоя жена нас всех выставила...— вмешалась Цица.
— У нее смена до десяти, домой придет в половине одиннадцатого.
— А в половине одиннадцатого нам куда деваться?
— Лучше пошли в клуб...
— Пойти можно, да что там такое?
— Классные ребята и блюз.
— Эти классные ребята возьмут и не пустят нас. Потребуют удостоверения или рекомендации. Поди какая-нибудь интеллигентская лавочка.
— Есть там один-два студента, а остальные — девчонки и ребята из Зугло.
— Пойти можно, да что там такого?
— Я же тебе говорю: хлеб с жиром и блюз! — Фармацевт начал терять терпение.