— Ты же мне сам тот журнал привез, из которого я «короллу» вырезал.
— Если ты такой болван, так больше не привезу.
— Привози спокойно. Хоть мне и нравится «королла», я от этого не стану каким-нибудь авантюристом.
— Надеюсь. Хоть ты уже авантюрист, я тебе скажу. Авантюрист, только еще не знаешь об этом.
— Слушай, Йоцо, сколько же все-таки можно выручить на кило опиума?
— Четыреста долларов, а если переработать в героин, вдесятеро больше; ну, а если еще в Штаты провезти, так двадцать тысяч, считай, у тебя в кармане. Конечно, неплохо и в Вену, в Брюссель или в Амстердам...
— Вот это бизнес!
— Грязный это бизнес. Ты еще не видел морфинистов. Это не люди, а развалины. Валяются на скамьях, на лестницах. Как покойники.
— К тебе еще не примазывались: мол, то, се, привези?..
— Прямо нет, а намеки были.
— Ну?
— Что ну?
— Деньги ведь большие.
— Вот что, милый: я — шофер. Шофер, а не контрабандист. Семья у меня. Двое детей. Может, еще один будет, потому что эти двое — парни, а жена о девочке мечтает. Квартиру мы получили четыре года назад. Зарабатываю я достаточно. Понравится мне что-нибудь за границей — я покупаю. Пальто какое-нибудь, куртку, сигареты, всякую мелочь законно могу провозить. Зачем я буду рисковать?
— Верно. Смысла нет.
— Нет смысла. Наверняка на сто процентов кончится это тюрьмой или еще хуже. Один неверный шаг — и человек лежит в придорожной канаве под своей же машиной. Выглажен ровненько, как утюгом — об этом они заботятся, эстетический вкус у них есть.
— Веселые дела...
— Еще какие веселые! Чуть уступишь им — и конец. Из такой игры ведь нельзя выйти, когда захочешь. Не скажешь, мол, знаете, ребята, я уже достаточно заработал, больше рисковать что-то не хочется. Или, мол, нервы пошаливают, боюсь. Кто пытается выйти из игры, того убивают. Ненадежный может расколоться.
— Скверное дело... Но как подумаешь, что тридцать шесть тысяч долларов можно за месяц загрести...
— Не стоит овчинка выделки. Тот Джозеф Паоли — тоже ведь погорел. Но это что: есть опасность похуже. В Марселе рассказывал один рыбак: химики эти целыми неделями противогазы не снимают, да еще каждую минуту можно на воздух взлететь. Взрывов много было... В общем, гнусное это занятие.
— Гнусное,— согласился Варью, наливая пива в стаканы; сидели, не спеша потягивали «Радебергер».
— Как девчонки, Ворон?
— Ничего. Ольга письмо прислала тете Манци.
— Где она?
— Где-то под Неаполем. Пишет, что перспективы хорошие.
— Могу себе представить эти перспективы... А как Жожо?
— С ней все в порядке.
— Пётике была у моей жены, рассказывала, что у вас с Жожо дела всерьез пошли.
Варью с изумлением уставился на него.
— Откуда это Пётике взяла? — спросил он раздраженно и выпил сразу полстакана пива.
— Она говорит, вы вместе ходите и Жожо в тебя влюблена по уши.
— Мура все это. Делать им нечего, этим бабам, вот и чешут языки.
— Я тоже так думаю... Ты не сердись, Ворон, но когда я про это услышал, так сразу представил твою рожу и чуть не помер со смеху.
— Стареешь ты, Йоцо.
— Ну-ну...
— Не понимаешь ты нынешних девчонок. Чокнутые они все...
— Конечно, Ворон, чокнутые — как все бабы. Когда-нибудь ты это поймешь. Вот будет у тебя двое-трое детей, тогда и поймешь.
— У меня другие планы.
— Разумеется. У всех у нас были когда-то другие планы.
— Жениться никто меня не заставляет.
— Не заставляет...
— Чего ты меня подзуживаешь? Я тебе правду говорю, что у меня серьезные планы...
— Планы надо осуществить. Вот в понедельник пойдешь и попросишься с пятитонки на какого-нибудь бронтозавра. Будешь опыт набирать.
— А Пётике — дура, мелет, сама не знает что. Ничего не понимает, только треплется, будто ей больше всех надо...
— Безмозглая баба. Пусть треплется, ты не принимай близко к сердцу. Ее только Цица интересует. Цицу она особенно обхаживает...
— Мне до Цицы никакого дела.
— Может быть... Жене моей Пётике сказала, что, с тех пор как ты Цицу из пруда вытащил и она тебя при всех расцеловала, у нее дня спокойного нет.
— Знаешь, когда это было?
— Догадываюсь.
— Пять или шесть лет назад.
— Не о тебе речь, а о Цице. Пётике прямо зеленеет вся, как ее увидит.
— И чего они не поделили? Две толстопятые девки...
— Конечно. Две кошки. Только одна сиамская, а другая домашняя.
— Это которая же сиамская?
— Тебе не все равно? Твое дело — о Жожо думать...
Варью сердито взглянул на Йоцо, но сдержался. И залил досаду пивом.
Когда они собрались уходить, было уже десять вечера. Счет они оплатили вместе.