— Что принять?
— Принять нечто такое, что ни к чему не обязывает, а именно просьбу великого герцога быть твоим кавалером послезавтра на лисьей охоте.
— Ну, если только это, то можете рассчитывать на меня, я отобью у этого немца охоту искать богатых наследниц в России.
— Дай мне слово, что ты будешь вести себя солидно, — стал умолять меня отец, не на шутку встревоженный моим ответом. — Ты заставляешь меня раскаиваться в том, что я тебе всегда давал свободу. Подумай только, что дело идёт ни больше ни меньше, как о королевской короне.
Королевская корона! Его дочь — королева! Вот что взбрело на ум старику.
Вечером, уже будучи в карете, я, по пути во дворец, где был назначен торжественный приём, поняла, что папа зашёл гораздо дальше, чем он решился мне признаться.
Наступил день охоты. Я боялась только одного — как бы нам не пришлось охотиться на каком-нибудь приглаженном и подчищенном месте. Но я скоро убедилась, что это опасение не имело никаких оснований. Правда, в лесу были широкие аллеи (ради дам), но уже в стороне от аллей начинался густой лес, попадались ручьи, там и сям лес пересекали рытвины и неглубокие овраги.
Тарас Бульба был резв и вёл себя прилично, несмотря на то, что перед отправлением на охоту ему, по моему распоряжению, дали полфунта сахару, смоченного виски.
Я бы скрыла правду, если бы не сказала вам, что его появление вызвало восклицания. Кронпринц спросил у меня, почему я не велела его остричь.
— Пусть они зря болтают, старый товарищ, — сказала я, ласково потрепав шею моему коньку.
Тот как бы понял меня и насмешливо покачал головой.
Ко мне подъехал великий герцог Рудольф. Я была с ним так любезна, что бедняга, расхрабрившись, сказал мне вполголоса:
— Если вы ничего не имеете против, разрешите мне быть вашим кавалером.
— Вы могли сомневаться в моём согласии? — ответила я. — Этот двор невыносим. Там вам буквально не дают покоя. А здесь простор, здесь вольно дышится и мы можем свободно беседовать.
— Вы любите природу? — воскликнул он в восторге. — Как я счастлив!
Я тоже была очень довольна: я чувствовала, что он не оторвётся от меня ни на шаг.
Выпустили первую лисицу. Это обошлось бы без всяких особенных приключений, если бы Тарас Бульба не пришёл в раж от звука рогов, не сделал прыжка и не положил своих передних ног на круп кобылы Альберта, который чуть было не слетел с седла. С этого момента все стали сторониться моего степнячка, как заразы.
Под великим герцогом Лаутенбургским был конь породы, которую так любят немцы: высокий, каурой масти, с толстыми, как окорока, бёдрами и со спиной широкой, как бильярд. В довершение всего этот мастодонт был тугоузд и на галопе прятал голову между ногами.
«Бедный ты мой, — подумала я, — как-то ты будешь перескакивать через рвы».
Вторую лисицу и третью убили без особых затруднений. Но вот выгнали четвёртую. Вдруг она промелькнула между мной и великим герцогом. Я успела её разглядеть: она была худая и почти без хвоста.
— Пошли! — закричала я Рудольфу.
Он пришпорил своего ломовика, и тот пустился полевым галопом.
Лисица была уже далеко впереди, метрах в ста.
Славный зверёк! Он вёл нас прямо в чащу.
Время от времени великий герцог поворачивался ко мне:
— Я не очень гоню? Вы поспеваете за мной? — спрашивал он меня, еле переводя дух.
— Вперёд, вперёд, — отвечала я.
А Тарас Бульба только сопел, словно с своей стороны понукая его:
— Вперёд, вперёд!
Мы очутились в самой чаще леса. Я только дотронулась до шеи моего степняка и слегка отпустила поводья. Минута — и великий герцог стал сильно отставать.
Я ещё успела разглядеть его побагровевшее лицо; он запыхался, теперь он был уже в четверти версты позади.
Тарас Бульба замедлил свой бег.
— Я сильно испугался за вас, — сказал, подъехав ко мне, мой бедный кавалер. — Я был уверен, что ваша лошадь понесла.
— Осторожно, — закричала я.
У меня под самыми ногами оказался ручей. С грехом пополам он его перескочил. Впереди, на небольшом открытом месте, косогором спускавшемся вниз, преследуемая тремя собаками, неслась лиса.
Снова лесная чаща. Я низко пригнулась к шее лошади. Тарас Бульба прокладывал себе путь, раздвигая своей мордой ветви, которые тотчас же сдвигались, не задевая меня по лицу. Но у моего спутника вся физиономия была в крови. Дубовой веткой сорвало с него пенсне. Я чувствовала, как он стал беспомощен. Лошадь его дышала тяжело, как волынка.
— Смелей, — кричу я, — лисица уже выдыхается, — и я слегка тронула шпорой Тараса Бульбу.
Мой конёк не любит таких шуток. В ответ на это он сделал огромный прыжок. Его товарищ сзади еле поспевал, с ужасным треском ломая ветки.
— Ты у меня смотри, — сказала я, — ты начинаешь выдыхаться. На следующем препятствии у тебя будет осечка.
Это следующее препятствие не замедлило явиться: рытвина футов в пятнадцать шириной и столько же глубиной, с неясно очерченными, чертовски предательскими краями. На секунду я даже призадумалась, справится ли с этим препятствием мой Тарас Бульба при таком пэйсе. Но мгновение — и, взлетев, как ласточка, моя славная лошадка перескочила через препятствие.
Я оглянулась, уверенная в том, что сейчас произойдёт.
Так и было. С грохотом и лошадь, и всадник повалились на землю. Тяжёлая лошадь не донесла задних ног до края оврага и беспощадно сбросила седока на землю.
Я мигом долой с коня и подбежала к великому герцогу, смутно опасаясь, что шутка моя зашла слишком далеко.
— Вы расшиблись? — вскричала я.
— Не думаю, — слабым голосом пробормотал он. — Я так испугался за вас, когда увидел, как вы ринулись через этот проклятый ров.
Бедняга, мне захотелось попросить у него прощения.
— Вы позволите мне помочь вам подняться? — сконфуженно сказала я.
— Пожалуйста.
Я попробовала поднять его на ноги, но тщётно. Тогда только я заметила, как он бледен.
— Вы сломали себе правую ногу, — вскричала я.
— О, не думаю, — произнёс он со своей обезоруживающей кротостью. — Самое большее — вывих.
— Я вам говорю, что сломана нога. Я в этом хорошо разбираюсь.
И в ту же минуту своим охотничьим ножом я разрезала сапог; смотрю — нога болтается.
— Нечего сказать, хороши мы, — подумала я, — ведь мы по меньшей мере в шести верстах от охотников.
Он не говорил больше ни слова. Он глядел на меня своими добрыми и кроткими глазами. Можно было бы подумать, что он был счастлив; он даже пробормотал: «мерси».
— За что? — воскликнула я. — Я сломала вам ногу, a вы меня благодарите. Дайте мне, по крайней мере, выручить вас из этой беды.
— Нет, вы лучше возвращайтесь и пришлите мне загонщиков, — сокрушённо ответил он.
— Вот так так, — сказала я, взбешенная. — Вернуться без лисицы, а когда меня спросят, где великий герцог Рудольф, что я отвечу? Что я оставила его бог знает где со сломанной ногой? Нет!
— Как вам угодно, — ответил он ослабевшим голосом. — Но я не знаю, как вам удастся это, сделать.
— А вот вы увидите.
Мастодонт стоял в нескольких шагах от нас и, как дурак, жевал траву под насмешливым взглядом Тараса Бульбы.
— Ну, иди сюда.
Когда я его подвела, я поняла, что у меня не хватит сил, чтобы посадить на него великого герцога.
— Не понимаю, — сказала я, вся кипя негодованием, — как может прийти в голову ездить на этаких чудовищно высоких лошадях.
Пострадавший посмотрел на меня всё тем же молившим о прощении взглядом; это, наконец, стало меня раздражать.
— Тарас Бульба, — позвала я.
Степнячок подошёл, но неохотно. Он подозрительно косился: ему что-то это не нравилось.
Рудольф Лаутенбургский не мог удержаться, чтобы не скрыть своего испуга.
— Вы хотите посадить меня на этого коня? Я предпочитаю остаться здесь.
— Ни за что, — ответила я, топнув ногой. — Тарас Бульба смирен, как ягнёнок. Держитесь хорошо.